Эллери Куин - Лицом к лицу

Грубая темная кожа напоминала русло пересохшей реки со сморщенными твердыми полосами ила. Ее нос походил на кривую восточную саблю, а от губ веером расходилась сеть глубоких морщин. В отвисших мочках ее ушей болтались африканские кольца из эбенового дерева. (Может быть, и кресло со слоновьей попоной, и фигурка воина в комнате Глори Гилд были подарками Сельмы Пилтер? Все пальцы и запястья старухи были унизаны украшениями африканской ручной работы.) Из-под тугого тюрбана на ее голове выбивалась небольшая прядка волос, выкрашенных в цвет воронова крыла. На остальных частях тела ее истощенную плоть скрывал строгий костюм, шею тщательно, обвивал шарф. Крошечные птичьи ножки подпирали тонкие высокие каблуки – все в целом напоминало ходули. А вот ее глаза представляли собой резкий контраст со всем остальным: черные, яркие, живые, как у Карлоса Армандо. В них светился недюжинный ум. Во всем облике старой женщины было что-то средневековое. Эллери чрезвычайно заинтересовался ею. Берк, заметил Эллери, – тоже.

Инспектор Куин явился последним. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и остался стоять, прислонясь к ней спиной. Эллери жестом предложил ему свой стул – в приемной недоставало двух стульев, но инспектор отрицательно покачал головой. Он явно собирался оставаться в позиции, удобной для наблюдения за лицами всех присутствующих.

– Мы собрались здесь сегодня, – начал Уессер, – для чтения завещания Глори Гилд Армандо. Двое заинтересованных лиц присутствовать не могут: Марта Беллина, гастролирующая в Калифорнии, и доктор Сьюзен Меркелл, вызванная на срочную консультацию.

– Завещание, – продолжал адвокат, отпирая один из выдвижных ящиков секретера и доставая плотный конверт, запечатанный сургучом, – или, правильнее, копия завещания, должным образом засвидетельствованная и заверенная. – Он сломал печать и достал документ на голубом официальном бланке, – Последний раз копия была подписана восьмым декабря этого года.

Эллери узнал конверт. Это был тот самый, который обнаружили в металлическом ящичке в тайнике Джи-Джи в стене за репродуктором. На нем еще была надпись: «Мое завещание. Вскрыть должен мой поверенный, Вильям Мелони Уессер». Последняя дата завещания показалась Эллери очень многозначительной. Восьмое декабря – всего лишь семь дней спустя после первого декабря, на который приходится пустая страница в дневнике Глори. Та самая, где от тепла зажигалки проступило «Гасе». Что-то случилось первого декабря – что-то настолько важное для бывшей певицы, что заставило ее немедленно заняться поисками своей племянницы – Лоретты Спейнер и через неделю заново переписать завещание (невозможно представить, чтобы раньше у нее не было завещания).

Эллери оказался прав в своих рассуждениях, ибо Уессер начал читать вслух:

– Это моя последняя и окончательная воля, отменяющая все предыдущие завещания, написанные до этого дня… – и так далее, по стандартной схеме. Это завещание было вызвано настолько серьезными причинами, что Глори Гилд даже не решилась прямо написать о них в дневнике, а прибегла к помощи симпатических чернил и тайного кода – единственного слова «лицо». Такое поведение очень напоминало акт отчаяния.

Эллери прервал свои размышления и сосредоточился на сути завещания.

Уессер зачитывал длинный список отдельно названных благотворительных обществ, которым были оставлены на удивление ничтожные суммы, не превышающие 100 долларов. В основном же – 25 или 50 долларов. На фоне огромных размеров богатства убитой эти суммы выглядели очень красноречиво и приоткрывали новые черточки ее характера. Эллери понял, что Глори была из тех неприятных натур, которые пытаются убить одним ударом сразу множество зайцев, разбивая свои дары на минимально возможные порции, чтобы количеством компенсировать качество своих добрых деяний и выглядеть в наиболее выгодном свете с наименьшими потерями для себя. Глори таким образом старалась найти компромисс между свойственной ее типу людей и жаждой стяжать восхищение окружающих. Армандо, маячивший, как тень, за спиной Лоретты Спейнер, казался очень довольным.

Но дальше посыпались парадоксы один за другим. Посмертный дар в десять тысяч долларов предназначался «моей верной секретарше Джин Темпль». (Верная секретарша испуганно вздрогнула и на секунду, подняла полный изумления взгляд на лицо адвоката, но тут же опустила его обратно. Кроме удивления в ее взгляде Эллери успел заметить радость и – без всякого сомнения – стыд).

«Моей дорогой подруге Марте Беллина» завещалась такая же сумма. (И снова парадокс – ведь оперная дива была и так богата, как жена креза, ибо помимо бешеных гонораров унаследовала состояния двух своих далеко не бедных мужей, которых похоронила. «Моему лечащему врачу и подруге Сьюзен Меркелл» тоже предназначалась сумма в десять тысяч. (Следующая нелепость – практика доктора Сьюзен Меркелл приносила ей ежегодно шестизначные суммы).

Сельме Пилтер, «дорогой подруге, блестящим деловым способностям которой я обязана всем, что имею…» (Эллери пристально следил за старухой. Но крохотное сморщенное личико ничего не выражало. Или она великолепно владела собой, или просто знала дальнейшее содержание текста.) «.., оставляю сумму в сто тысяч долларов».

Эллери услышал, как Армандо выругался по-итальянски себе под нос.

Эллери напряженно подался вперед. Уессер пробежал глазами дальнейший текст и неловко замялся. Он был чем-то очень смущен.

«Моему мужу Карлосу», – заговорил адвокат и смолк опять.

Черные глаза Армандо впились в губы Уессера.

– Ну? – поторопил он, – Ну же!

Эллери подумал, что такая откровенность чувств обычно Армандо не свойственна.

«Моему мужу Карлосу», – адвокат опять на секунду замялся, но тут же взял себя в руки, – «чтобы поддержать его существование на то время, пока он не найдет себе нового источника доходов, я оставляю пять тысяч долларов».

– Что-о?! – заверещал Армандо. – Вы сказали – пять тысяч?!

– Боюсь, что вы не ошиблись, мистер Армандо.

– Но это.., это же форменный грабеж! Это какая-то ошибка! – Безутешный вдовец истерически размахивал руками, – Действительно, у нас было соглашение с Джи-Джи, по которому я отказывался от всех притязаний на ее имущество. Но я хотел бы обратить ваше внимание на то, мистер адвокат, что, с другой стороны, там было оговорено, что по истечении пяти лет Джи-Джи уничтожит это соглашение. Пять лет прошло. И она разорвала его у меня на глазах! Почти год назад. Значит, она не имеет права отделываться от меня жалкими подачками!

– Не знаю, что там она разорвала у вас на глазах, мистер Армандо, – смущенно поежился адвокат, – но ваш предварительный брачный договор все еще в целости и сохранности. А следовательно, и в силе… – Он помахал какой-то бумагой. – Вот его копия, прилагаемая к копии завещания. Оригинал договора приложен к оригиналу завещания. Оба – в суде по делам о наследстве и опеке.