Агата Кристи - Лебединая песнь

И, прихватив Коуэна, покинула комнату.

— Ну, и что же нам теперь делать? — поинтересовалась она.

Коуэн беспомощно покачал головой. До представления оставалось слишком мало времени, чтобы посылать в Лондон искать замену. Леди Растонбэри, только что извещенная о недуге гостя, спешила к ним по коридору. Заботила ее, впрочем, как и Паулу Незеркофф, исключительно судьба «Тоски».

— Нам бы хоть кого-нибудь! — простонала примадонна.

— Ох! — внезапно вспомнила что-то хозяйка. — Бреон.

Ну конечно же!

— Бреон?

— Ну да, Эдуард Бреон, тот самый, знаменитый французский баритон. Он живет здесь поблизости, я видела на этой неделе в «Кантри Хоумс» фотографию его дома. Это тот, кто нам нужен.

— Кажется, боги услышали нас, — вскричала Незеркофф. — Бреон в роли Скарпиа… Прекрасно помню. Это одна из лучших его партий. Но он ведь больше не поет, разве нет?

— Сегодня запоет, — сказала леди Растонбэри. — Ручаюсь.

И, будучи женщиной решительной, приказала не медля готовить свой личный спортивный самолет. Десятью минутами позже загородное уединение мосье Эдуарда Бреона было нарушено визитом взбудораженной графини. Когда леди Растонбэри чего-то хотела, она умела быть очень настойчивой, и вскоре мосье Бреон понял, что ему придется подчиниться. Справедливости ради следует заметить, что он питал некоторую слабость к титулованным особам.

Достигнув вершин в своей профессии, он, человек очень скромного происхождения, довольно часто общался с герцогами и принцами, причем накоротке, и это всячески тешило его тщеславие. Теперь же, удалившись на покой в этот тихий уголок старой Англии, он ощущал все растущую неудовлетворенность. Ему не хватало аплодисментов, не хватало поклонников, да и соседи признали его далеко не так скоро, как он ожидал. Предложение леди Растонбэри не только польстило ему, но и откровенно обрадовало.

— Сделаю все, что пока еще в моих силах, — с улыбкой пообещал он. — Я, как вы знаете, некоторое время не выступал на публике. Даже учеников не беру. Так, одного-двух, и то в виде одолжения. Но, раз уж сеньор Роскари занемог…

— Это был такой удар! — воскликнула леди Растонбэри.

— Для искусства едва ли, — заметил ее собеседник и подробно пояснил свою мысль: с тех пор как подмостки покинул мосье Эдуард Бреон, ни один театр не видел ни одного мало-мальски приличного баритона.

— Тоску исполняет мадам Незеркофф, — сказала леди Растонбэри. — Я думаю, вы знакомы.

— Никогда не встречались, — ответил Бреон, — Слышал ее раз в Нью-Йорке. Великая певица. Вот у кого есть чувство сцены!

Леди Растонбэри облегченно вздохнула: никогда не знаешь, чего ждать от этих знаменитостей. Тут тебе и ревность, и какие-то нелепые антипатии…

Минут через двадцать оба уже входили в гостиную замка Растонбэри, и хозяйка, победно смеясь, объясняла:

— Я таки уговорила его. Мосье Бреон проявил истинное великодушие. Никогда этого не забуду.

Изголодавшегося по комплиментам француза тут же окружили, воркуя и ахая. В свои почти уже шестьдесят Эдуард Бреон был все еще очень хорош собой: высокий, темноволосый, необыкновенно обаятельный.

— Погодите-ка, — запнулась вдруг леди Растонбэри, — а где же мадам?.. О, вот же она!

Паула Незеркофф не приняла участия в общем ликовании по поводу появления француза, оставшись сидеть в высоком дубовом кресле у камина. Огня в нем, конечно, не было: вечер выдался теплый, и певица даже изредка обмахивалась огромным веером из пальмовых листьев. Она казалась настолько отрешенной, что леди Растонбэри испугалась, не обидела ли ее чем.

— Мосье Бреон, — представила она, подводя гостя к певице. — Уверяет, что вы никогда не встречались прежде.

Неужели же это правда?

Последний раз — почти что картинно — взмахнув веером, Паула Незеркофф отложила его в сторону и протянула французу руку. Тот низко склонился над ней, и с губ примадонны слетел едва слышный вздох.

— Мадам, — сказал Бреон, — мы никогда еще не пели вместе, и виной тому мои годы. Но судьба смилостивилась надо мной, и устранила эту несправедливость.

Паула мягко рассмеялась:

— Вы слишком добры, мосье Бреон. Я преклонялась перед вашим талантом, еще когда была никому не известной скромной певичкой. Ваш Риголетто… какое мастерство, какое совершенство! Никто не мог сравниться с вами.

— Увы, — ответил Бреон с притворным вздохом, — все это в прошлом. Скарпиа, Риголетто, Радамес… Сколько раз я исполнял их — и никогда больше не буду!

— Будете. Сегодня вечером.

— Вы правы, мадам, я и забыл. Вечером.

— Тоску с вами пели многие, — надменно сказала Незеркофф. — Но не я.

Француз поклонился.

— Это честь для меня, — мягко произнес он. — Большая честь, мадам.

— Здесь требуется не только певица, но и актриса, — вставила леди Растонбэри.

— Да, действительно, — согласился Бреон. — Помню, в Италии, еще совсем юнцом, я набрел в Милане на какой-то богом забытый театр. Билет обошелся мне всего в пару лир, но тем вечером я слушал исполнение не хуже, чем в нью-йоркском Метрополитен. Тоску исполняла совсем еще молоденькая девушка, и пела она как ангел. Никогда не забуду ее «Vissi D'Arte»! Такой чистый, ясный голос… Но вот драматизм — его не хватало.

Незеркофф кивнула.

— Это приходит со временем, — тихо сказала она.

— Да. Эта молоденькая девушка — Бьянка Капелли, так ее, кажется, звали, — я тогда принял участие в ее карьере. Я мог бы устроить ей блестящее будущее, но она была слишком легкомысленна… Слишком.

Он пожал плечами.

— А в чем это проявлялось? — послышался вдруг голос Бланш Эймери, двадцатичетырехлетней дочери леди Растонбэри, худенькой девушки с огромными голубыми глазами.

Француз учтиво повернулся к ней.

— Увы, мадемуазель! Она связалась с каким-то негодяем — бандитом и членом Каморры. [4] Каморра — тайное общество, возникшее в Неаполе около 1820 года сначала как политическая организация, впоследствии превратившаяся в криминально-террористическую, широко использовавшая шантаж и убийства для достижения своих целей. Потом он попал в руки полиции, его приговорили к смертной казни. Она пришла ко мне и умоляла что-нибудь сделать, чтобы его спасти.

Бланш Эймери не сводила с него завороженных глаз.

— И вы сделали? — выдохнула она.

— Я, мадемуазель? Да что я мог? Я был там всего лишь иностранцем.

— Но, наверное, у вас все же было какое-то влияние? — заметила Незеркофф своим звучным грудным голосом.

— Если даже и было, парень того не стоил. Вот для девушки я что мог сделал.

Он слегка улыбнулся, и молоденькой англичанке эта улыбка показалась вдруг настолько отталкивающей, что она непроизвольно отпрянула, почувствовав, что за его словами кроется нечто недостойное.