Эллери Квин - Игрок на другой стороне

Эллери шагал взад-вперед и потирал руки. Он напоминал бойскаута, добывающего огонь. Затем он поднял наконец пальто и шляпу инспектора, которые до этого бросил на ковер.

— Можешь называть это законом Эллери! От одной книги до следующей… Да что я говорю? От одного до другого они меняются так быстро, что не успеваешь это заметить. Ты понимаешь мою мысль, папа?

— Нет, — ответил инспектор.

— Ну, смотри! — воскликнул Эллери. — Что происходит с лифтерами?

— С кем? — недоуменно переспросил его отец.

— С лифтерами. Я скажу тебе, что с ними происходит. Они исчезают — вот и все. Или возьми театр. Посмотри, во что превратились спектакли. Десятисекундные сцены. Реплики состоят из существительных и прилагательных, глаголы отсутствуют. Актеры передвигают декорации, а рабочие сцены — играют. Некоторые из персонажей бродят среди публики. Ни занавеса, ни огней рампы, ничего от вчерашнего театра! Все другое, неожиданное и намеренно мистифицирующее — не в смысле загадки, которую нужно разгадать, а в том смысле, что, придя домой и засыпая в постели, ты продолжаешь ломать голову над тем, что все это означало. Господи, да взять хотя бы твое пальто! — Эллери вывернул пальто наизнанку и отыскал ярлычок. — Вот! Дакрон и орлон с подкладкой из нейлона! Держу пари, папа, ты думал, что носишь пальто из овчины, а оно изготовлено из угля, воды и воздуха! — Громко расхохотавшись, Эллери отнес пальто и шляпу инспектора в прихожую и оттуда крикнул: — Нет-нет, папа, оставайся на месте. Я сам все приготовлю!

— Что? — простонал инспектор.

— Выпивку.

Эллери побежал на кухню. Инспектор устало откинулся в кресле. Он вздрогнул и открыл глаза, когда его сын пронесся мимо него к бару в углу.

— Да, сэр, меня подвело одновременное мышление, — продолжал Эллери, вынимая из ниши стальной молоток для льда и тут же ударив им по большому пальцу. — Черт! — Он более тщательно нацелился на обернутые в полотно кубики льда. — Не хочу говорить высокопарно, папа, но иногда я чувствовал, что образую в некотором роде естественное равновесие…

— Что-что?

— Ну, что я существовал потому, что существовали преступники определенного рода. Я делал свое дело, потому что такой преступник делал свое. Он был… — Эллери помедлил, — он был игроком на другой стороне.

— На другой стороне? — Инспектор облизнул губы, наблюдая за сыном, хлопочущим возле бара.

— Да. Я утратил способность писать, потому что игрока на другой стороне больше не существует. — Эллери прищурился, глядя на бутылочную этикетку. — Время смело его прочь и меня вместе с ним. Я имею в виду, прежнего меня. Ты понимаешь, о чем я?

— Нет, — буркнул инспектор, — но продолжай.

— Закон, на страже которого ты стоишь, папа, теперь располагает арсеналом средств, достойным любого чародея. Одна пылинка — и тебе известны вес, рост, привычки и образование преступника. Полицейская наука сегодня занята тем, что делает необычное обычным — широко внедряет моментальную связь, электронные приборы для подслушивания, консультации светил психиатрии, картотеки с отпечатками пальцев людей, еще не совершивших никакого преступления… — Он протянул отцу стакан с долгожданной выпивкой, которую тот проглотил залпом. — Даже на телевидении все чудеса совершаются при помощи дозиметров, полиграфов и тому подобных приборов, которые умудряются правильно использовать. — Эллери опустился на диван со стаканом в руке. — Какой же шанс остается мне с моими старомодными чудесами? В реальном мире все стало настолько чудесным, что для них уже нет места. Я не могу быть умнее бинарного компьютера или обыграть в шахматы электронного противника. Твое здоровье!

Он выпил, и старик выпил тоже, не сводя обеспокоенного взгляда с лица сына.

Эллери поставил стакан на кофейный столик.

— Но теперь, зная причину творческого истощения, я также знаю, что с этим делать.

— Знаешь?

— Да.

— И что же?

— Я больше не буду заниматься делами — ни моими, ни твоими, ничьими. С расследованием преступлений покончено. Теперь я буду черпать сюжеты для книг только отсюда. — Он постучал по своему лбу. — Это должно быть нечто совершенно новое — не знаю, что именно, но оно придет.

— Значит, — промолвил старик после небольшой паузы, — больше никаких дел?

— Никаких.

— Скверно.

Эллери умолк, пытаясь поймать ускользнувшую мысль.

Подняв глаза, он увидел, что отец смотрит на него очень странно. Эллери против воли начал чувствовать себя как человек, который за прошедшие четверть часа пересек мутный поток, шагая по скользким камням.

— Скверно? — повторил Эллери. — Ты сказал — скверно, папа?

— Да, я сказал именно это.

Эллери пожевал нижнюю губу.

— Папа?

— Ну?

— В чем дело?

— О чем ты?

— Черт возьми! — взорвался Эллери. — Вчера вечером ты пилил меня за то, что я поджидаю какое-нибудь происшествие, чтобы начать писать снова. Знаешь, почему ты сорвал на мне свое плохое настроение? Потому что чувствовал себя виноватым, так как не принес домой рассказа об очередном загадочном преступлении! А сегодня, когда я заявил, что отказываюсь от расследований как от основы моих романов, ты вдруг стал скромным и застенчивым. Я ведь плод твоих чресел, папа, и я голодаю! Сознавайся, какую пищу ты принес для меня из города?

Внезапно оба расхохотались. Смех длился недолго, но он достиг того, чего не удалось словам. Инспектор полез в боковой карман.

— Вчера вечером убили одного человека. Убийца неизвестен, как, впрочем, и все остальное.

— Ну?

— Вот это пришло ему по почте перед тем, как его прикончили.

Инспектор вытащил из кармана какой-то предмет и бросил его на стол перед Эллери. Наклонившись вперед и слегка сдвинув брови, Эллери уставился на предложенный ему для обследования предмет.

Это была пятисторонняя белая карточка странной формы, на которой, очевидно при помощи черной штемпельной подушечки, была отпечатана заглавная буква «J».

— Это первая, — сообщил инспектор.

— Никогда не видел ничего подобного, — продолжал инспектор Квин. — Я имею в виду этот дом. Там все расположено с такой аккуратностью, как инструменты хирурга перед операцией. Стул в углу, очевидно, устанавливали с помощью треугольника. Большая картина висит в самом центре стены, а по бокам — две маленькие на абсолютно одинаковом от нее расстоянии. В каждом углу ковра неприкрытые кусочки пола отмерены с математической точностью. Исключение составляет только комната секретаря — я не имею в виду, что там беспорядок, но она, по крайней мере, выглядит обитаемой, в отличие от остальных помещений. Ну, ты сам все это увидишь…

Эллери молча рассматривал карточку.