Джон Карр - Убийства единорога

Спуск казался нескончаемым. Один раз Эвелин споткнулась, и мы застыли на площадке. Но нигде не слышалось ни звука. Наконец-то нижний коридор! Еще несколько шагов по ковру, и мы будем у двери…

— Мы сможем пуститься бегом, как только выйдем, — шепнула Эвелин.

И в этот момент в тишине послышался властный стук дверного молотка. Мы окаменели, словно он означал конец света. Послышался чей-то сердитый оклик, и дверь распахнулась. В дверном проеме, снимая шляпу и хлопая ею о дождевик, стоял настоящий Харви Драммонд.

Эхо еще не замерло, когда мы молча уставились друг на друга.

Рука со шляпой застыла в воздухе. Маленькие глазки блеснули, а массивное скуластое лицо человека, с которым мы столкнулись на дороге Леве, расплылось в злорадной улыбке.

— Выходит, я наконец добрался до вас, — прошипел он. — Я ждал всю ночь, чтобы войти и увидеть вас, мистер чайный импортер, он же Фламанд. Вы и опомниться не успеете, как окажетесь в тюрьме. Полицейские здесь, но, прежде чем передать им вас, я намерен доставить себе удовольствие, превратив вашу физиономию в месиво. Понятно, мистер чайный импортер?

Это явилось кульминацией ночи, полной недоразумений и неудач. Все перенесенные мною унижения сконцентрировались в злобной ухмылке Драммонда. Я приветствовал его радостным криком, как вновь обретенного брата.

— Вот как? — отозвался я. — Тогда подойди, ублюдок, и посмотрим, чего стоит твоя похвальба!

При обычных обстоятельствах я бы, вероятно, не выстоял в схватке с ним и двух минут. Но Драммонд так же обезумел от ярости, как и я, и, по-видимому, забыл все, чему его учили. Даже не прикрывшись рукой, он рванулся вперед, пытаясь ухватить меня за воротник. Я быстро шагнул назад и изо всех сил нанес ему удар прямо в рот.

Это было все равно что ударить кулаком ступку. Но тем не менее ступка треснула, и я увидел кровь из выбитого зуба, перед тем как кулак противника угодил мне между глазом и скулой. Лицо Драммонда размножилось у меня перед глазами, пустившись в беззвучную пляску, хотя рот, казалось, что-то кричал. Я даже не пытался защититься — меня обуревало единственное желание убить его. Дважды ударив Драммонда правой и левой рукой, я почувствовал удар в живот, словно поднявший меня в воздух…

Драммонд продолжал плясать передо мной, и колонны плясали вместе с ним. Из носа у него текла кровь. Правый кулак огрел меня по уху, на миг полностью лишив слуха. Я двинул его в челюсть, наши ноги сплелись, и мы ударились о колонну. Что происходило потом и как долго это продолжалось, я толком не помню. Знаю лишь, что великий Харви Драммонд размахивал руками, как слепой, а я продолжал колотить его, несмотря на боль.

Внезапно коридор наполнился людьми, бегущими ко мне, и Драммонд смешался с ними. Кто-то заломил мне руки за спину. Сквозь кровь, заливающую мне глаза, я увидел, как Драммонд сделал несколько неуверенных шагов, словно пьяный, и рухнул на колени. Шум и крики перекрыл голос Фаулера:

— Мерривейл, старый дурень, вы не на того надели наручники!

Драммонд склонился вперед, как будто молясь. С безумным выражением окровавленного лица он поднял руки, скованные цепью, тщетно пытаясь ее порвать.

— Нет, сынок, — ответил голос Г. М. — Наручники находятся там, где надо, что может подтвердить старина Гаске, — на запястьях Фламанда.

— Значит, наше «бегство», — спросил я, — было спланировано вами и месье д'Андрье (простите, что придерживаюсь этого имени) с целью заставить Фламанда перехватить нас?

— Угу. Мы знали, что он это сделает.

— А тип, остановивший нас на дороге Леве, был не настоящим Харви Драммондом, а Фламандом? В открытом бою он не так уж силен…

— Зато он в десять раз опаснее любого силача — пусть это вас утешит, мистер Блейк, — весело отозвался д'Андрье. — Мы очень боялись, что он окажется вооружен… Дело в том, что настоящий Харви Драммонд мертв — так говорит сэр Генри, и я ему верю. Но вы вскоре услышите все детали. А сейчас — завтрак.

Было семь утра. Солнечный свет согревал промокший Орлеаннуа, разгоняя последние облака над Шато де Л'Иль. Д'Андрье настоял, чтобы мы с помпой позавтракали на балконе задней стены, обращенной к полноводной реке. Стол накрыли на одиннадцать персон, так как Эвелин потребовала присутствия Огюста Аллена. Глядя на этих людей при утреннем солнце, было трудно поверить, что всего несколько часов назад мы приписывали мотивы убийства каждому из них по очереди, особенно Хейуорду, который, сияя под стеклами очков на чисто выбритом лице, снова говорил тоном оракула. Во главе стола сидел Гаске, безукоризненно вежливый, щеголеватый, несмотря на темный костюм, и с цветком в петлице. Напротив восседала Эльза в голубом, «ибо мадам, — как указал Гаске, — хозяйка дома, даже если она этого не знает». Миддлтон возбужденно излагал теории несколько смущенному, но столь же возбужденному Фаулеру, получившему в итоге материал для сенсационной статьи. Рэмсден, как всегда самоуверенный, дружелюбно обсуждал ситуацию со мной и Эвелин, как будто прошлой ночью не обвинял меня в убийстве. Даже доктор Эбер, который опытной рукой отремонтировал мою физиономию, сопроводив свои манипуляции толикой нравоучений, кисло улыбался и передавал другим предметы, которые те не просили. За столом царил праздничный дух, подчеркнутый тем, что все наконец привели себя в порядок. Исключение составлял Г. М., который не побрился и не сменил воротничок, но выглядел как китайский идол после сытного обеда, сидя рядом с д'Андрье с сигарой во рту и бутылкой виски перед собой.

Длинный стол был уставлен серебром и фарфором, хотя ассортимент провизии ограничивался яйцами и беконом. Внизу поблескивала река. Д'Андрье излучал радушие, как и вчера вечером.

— Думаю, — сказал он, — накопившиеся загадки следует объяснить в присутствии всех. Во-первых, чтобы воздать справедливость неправомерно обвиненным мисс Чейн и мистеру Блейку, а во-вторых, чтобы продемонстрировать, что Гастон Гаске не так упрям, как иногда кажется. Признаю открыто, что до начала пятого утра у меня оставались сомнения, а окончательно меня удалось убедить только в пять. Поскольку моя реконструкция убийства оказалась неверной, я скромно удаляюсь. А так как мы поймали Фламанда и он сейчас под стражей, скажу по секрету, что мне наплевать, прав я был или нет. Логика торжествует. А вся слава, как я заявляю публично, принадлежит моему другу Мерривейлу…

Г. М. казался встревоженным.

— Нет! — рявкнул он. — Если вы собираетесь принести себя в жертву, то сделайте одну вещь. Забудьте, что я принимал в этом участие. Никогда не упоминайте мое имя в связи с этим делом. Только вы поймали Фламанда, и не позволяйте никому об этом забыть. Если станет известно, что меня едва не отправили в Париж в наручниках, как отца очаровательной международной шпионки… — он подмигнул Эвелин, — и сообщника Фламанда, моя жизнь в Лондоне превратится в кошмар, и я даже не смогу показать нос в клубе «Диоген». Договорились? — Он посмотрел на Фаулера. — Отчет, который вы готовите…