Джон Карр - Пока смерть не разлучит нас

— Самозванец, мошенник, — просто объяснил Миддлсуорт. — Я не мог рассказать вчера вечером о своих подозрениях, не хотел внушать ложных надежд. Но… — Миддлсуорт осекся. — Прошу прощения, Билл, — обратился он к Эрншо, — вас разве в банке не ждут?

Яснее намекнуть нельзя, и все-таки в сдержанном тоне Миддлсуорта не было ничего оскорбительного. Слова прозвучали так простосердечно, что Эрншо, воспитанный городской человек, к тому же добродушный по натуре, только кивнул.

— Да, — сказал он. — Я уже опоздал. Боюсь, придется объясняться. До встречи.

Потом повернулся и зашагал прочь, словно в трансе, хотя наверняка сгорал от любопытства. Миддлсуорт обождал, пока выпрямившаяся фигура в шляпе а-ля Энтони Идеи И в ладно скроенном темно-синем костюме не отойдет подальше.

— Расскажите ему, доктор Фелл, — предложил Миддлсуорт.

Доктор Фелл могучим галеоном со скрипом развернулся лицом к Дику.

— Сэр, — молвил он, поправляя очки, — не могу знать, по какой причине, но вы стали жертвой самой ужасающей и жестокой мистификации, с какой мне на собственном опыте доводилось встречаться. Хочу вас заверить, что мисс… мисс…

— Лесли Грант, — подсказал Миддлсуорт.

— Ох, ах. Да. — Лицо доктора Фелла пылало, щеки надулись. — Мисс Грант вовсе не отравительница. Вообще не преступница, насколько мне известно. В точности объясню вам по пунктам, что я имею в виду. — И он принялся отсчитывать, загибая пальцы: — Она никогда не была замужем, не убивала, не имела фактически ни малейшего отношения к американскому юристу по имени Бартон Фостер по той простой причине, что подобного человека просто не существовало на свете…

— Что?

Доктор Фелл махнул рукой, призывая Дика к молчанию:

— Она не виновна в отравлении старика Дэвиса из Ливерпуля в запертой или любой другой комнате, ибо мистера Дэвиса тоже никогда не было. Она никогда не приглашала мистера Мартина Белфорда из Парижа к себе домой на обед в честь помолвки, поскольку он также плод злобного воображения. Короче говоря, сэр, вся история против мисс Грант не что иное, как нагромождение лжи от начала до конца.

Если боль можно чувствовать со стороны, Дик Маркем как раз таким образом ощутил жгучий укус между пальцами правой руки. И частично очнулся, сообразив, что догорела зажатая в них сигарета. Он вытаращил на нее глаза, потом бросил.

— Ну, придите же в себя! — донесся из тумана голос Миддлсуорта.

И именно благодаря знакомой сердечной усмешке доктора, Дик вновь обрел дар речи.

— Тогда, — выдавил он, — кто же это, господи помилуй?

Слова не выражали того, что бурлило у него в голове. Дик Маркем, как ребенок, прибег к пантомиме, ткнув пальцем в окно гостиной на зловещую картину с ухмылявшимся трупом.

— На сей счет, — отвечал доктор Фелл, — могу лишь повторить: не знаю. Я его никогда раньше не видел, хотя он ссылался на мнимое знакомство со мной. Однако полагаю, что это в своем роде гений.

— А зачем же, — взорвался Дик, — он наплел кучу лжи? Зачем? Что за дьявольская шутка?

Доктор Фелл сердито насупился:

— Знаете, я никак не способен увидеть здесь лишь изощренную шутку.

— Это была не шутка, — сухо подтвердил Миддлсуорт. — Видели бы вы его лицо вчера вечером.

Доктор Фелл снова повернулся к Дику, с неизмеримой благожелательностью и каким-то виноватым сочувствием искоса на него глядя.

— Понимаете, друг мой, поведанная им история — небольшое своеобразное произведение искусства. Предназначенное исключительно и непосредственно вам, нацеленное на каждую трещинку в вашей броне, рассчитанное на все восприимчивые фибры вашей души и сознания.

«Правда! Правда! Правда!»

— Каждое слово должно было вызвать у вас определенную реакцию. С иронией, которая вас наверняка уязвила, он обрисовал психологию юной леди так, чтобы вы могли в это поверить, описал ситуацию, которая полностью уложилась в вашем воображении. Идеальный пример… кхе-кхе-кхе… драматурга, подорвавшегося на своей собственной мине. Впрочем, пожалуй, меня удивляет…

Громкий голос доктора Фелла прервался, и он нахмурился. Дик, теперь припоминавший некоторые мелкие подозрительные детали, взглянул на Миддлсуорта.

— Мне бы хотелось пожать вам руку, доктор, — заявил он.

— Пожалуйста, — сказал смущенный Миддлсуорт.

— Вы ведь с самого начала подозревали его?

— Н-ну-у, — промычал Миддлсуорт, — не совсем.

— Но ваше поведение вчера вечером…

— Я бы не стал утверждать, будто счел его мошенником, нет. Просто мне все это с самого начала не понравилось. Когда майор Прайс мне впервые представил его и сказал, что сэр Харви просит всех на какое-то время держать его личность в секрете…

— Я мог бы поклясться, что он вынудил вас дать подобное обещание, — мрачно заметил доктор Фелл. — Но, гром и молния, почему вы нарушили обещание «сэру Харви»?

— Я был заинтригован, — объяснил Миддлсуорт. — Я расспросил его, в частности, об одном громком случае. Он, конечно, ответил. Но обронил какое-то небрежное замечание о двух сердечных камерах. Это меня несколько насторожило. Потому что любому студенту-медику известно, что у сердца четыре камеры. А потом добавились истории, рассказанные им вчера вечером.

Дик спросил с гадким, горьким привкусом во рту:

— Он и мне подбросил какой-нибудь дикий абсурд из криминальной практики?

Миддлсуорт задумался.

— Нет, это не абсурд. Просто звучит неправдоподобно. Скажем, лондонского патолога приглашают исполнять обязанности полицейского хирурга. Или в ливерпульской истории расследование ведется в Сент-Джордж-Холл, когда преступление совершено в пригороде, в Принс-парке. Я простой терапевт, — виновато добавил Миддлсуорт, — только… черт побери! — Он сунул в рот пустую трубку и попытался затянуться. — Так или иначе, — продолжал Миддлсуорт, пожимая плечами, — мне пришла в голову неплохая мысль обратиться к доктору Феллу. — И бросил на Дика спокойный взгляд. — Лучше себя чувствуете, сынок?

Лучше? Как объяснить, что он до сих пор не избавился от жуткого кошмара? И гипнотический взгляд мнимого сэра Харви Гилмена — теперь он понимал: чересчур гипнотический — по-прежнему живо помнится. Над полями, напомнив ему кое-что, поплыл бой церковных часов, которые отбивали десять часов утра.

— Прошло ровно двенадцать часов, — констатировал Дик, — с начала этого кошмара. Кажется, будто двенадцать дней или двенадцать лет. Мне надо привыкнуть к мысли, что Лесли не убийца, а «убитых мужчин» никогда не бывало на свете. Не было никаких отравлений синильной кислотой! Никаких запертых комнат!

Доктор Фелл кашлянул.

— Прошу прощения, — заметил он с чрезвычайной любезностью, — но случаев отравления синильной кислотой очень много. И запертых комнат немало. Прошу вас заглянуть в гостиную и убедиться.