Уолтер Саттертуэйт - Кавалькада

— Все нормально, Фил, — сказал он. — Я подожду здесь. Только не забудьте, в шесть у нас встреча с генералом.

— Почему бы вам не выйти на улицу, Пуци? Я постараюсь быстро управиться.

— Ладно, — согласился он и ухмыльнулся. — Ладно, Фил, я подожду на улице.

Грета Нордструм-Мангейм жила в нескольких кварталах от бара, в маленьком двухэтажном деревянном домике на задворках большого кирпичного строения. На второй этаж вела боковая лестница, по ней мы вдвоем и поднялись, женщина — впереди. Она постучала в дверь. Мы подождали. Дверь никто не открывал. Она сказала что-то по-немецки и повернулась, намереваясь спуститься обратно.

— Нет, — остановил ее я. После случая с Нэнси Грин я испытывал недоверие к запертым дверям. — У вас есть ключ? — Я показал рукой, как будто открываю замок.

Ее глаза сузились. Она мне не доверяла.

Меня это мало волновало. Я не собирался уходить, не убедившись, что мисс Тернер нет в квартире.

Должно быть, она смекнула, в чем дело. Полезла в карман брюк, достала ключ. И с кислой миной отперла дверь. Повернулась, подняла руку, сказала что-то и скрылась в квартире. Я остался ждать.

Вскоре она вернулась, покачала головой и собралась снова запереть дверь.

Я уперся правой рукой в дверь.

— Нет. — Пальцем левой руки я показал на свой глаз, затем на квартиру. — Я должен сам все посмотреть.

Лицо у нее покраснело. Но ее друзей рядом не было, и, как мне показалось, она смекнула, что доставать нож не стоит.

Она неохотно вошла обратно в квартиру. Я — следом за нею.

В гостиной никого не было, на кухне тоже. В раковине лежали два блюдца и две пустые чашки из-под кофе — ополоснутые, но не вымытые. Я прикоснулся к ним. Холодные.

В конце квартиры я увидел две двери — за ванной и туалетом. Одна вела в простую полупустую спальню. Там — никого. Вторая дверь оказалась запертой.

Когда я повернулся к женщине, она отрицательно покачала головой. И что-то злобно буркнула по-немецки.

Зачем таскать с собой пистолет, если его не вытаскивать и никому не показывать? Я полез в карман, достал «кольт» и показал ей.

Она снова пробурчала что-то по-немецки — должно быть, выругалась, но все же достала из кармана другой ключ, распахнула дверь и тут же отпрянула к стене.

Там, внутри, не было ни мисс Тернер, ни Греты Мангейм. Комната уступала по размерам спальне. Теперь в ней хранились продукты — плотные мешки с мукой, рисом, сахаром, солью и кофе; бочки с картошкой, свеклой и морковью; ящики с виски, джином, вином и пивом. С потолка свисали копченые окорока, толстые колбасы и круги пухлых сосисок.

Не знаю, какие уж отношения связывали этих женщин, но создавалось невольное впечатление, что они приторговывали продуктами на черном рынке.

— Ладно, — сказал я. Спрятал пистолет в карман и кивнул в сторону гостиной.

Моя спутница захлопнула дверь и заперла ее, так резко повернув ключ, что я испугался, как бы она его не сломала.

На столике рядом с диваном стоял громоздкий бакелитовый телефонный аппарат. Я кивнул на него.

— Позвонить можно?

Сжав мрачно губы, она выставила вперед правую руку и потерла большим пальцем об указательный. Гони-де монету.

Я достал бумажник и вытащил оттуда двадцать долларов. За такие деньги я мог бы запросто купить новый телефонный аппарат и, возможно, большую часть тутошней мебели в придачу, но я уже довольно долго помыкал этой женщиной.

С равнодушным лицом она выхватила у меня деньги.

Я позвонил в «Адлон» и спросил, не вернулась ли мисс Тернер. Портье сообщил, что она взяла ключ примерно час назад и поднялась к себе в номер. Затем он осведомился, не желаю ли я с ней поговорить, и я сказал, что был бы очень рад.

— Алло!

— Мисс Тернер? — сказал я.

— Господин Бомон. Вы в гостинице?

— Нет, я с Пуци. Я просто хотел проверить, вернулись ли вы. Вы, кажется, запыхались — с вами все в порядке?

— Я была в другом конце комнаты. У меня все хорошо.

— Вы разговаривали с этой… Нордструм?

— Да. Она назвала имя. Тот мужчина уехал в Мюнхен. Но стоит ли обсуждать все это по телефону?

— Нет. Вы идете с Динезеном ужинать?

— Жду его звонка. Вы нашли мисс Грин?

— Да. Расскажу позже. Мы с Пуци сейчас направляемся на встречу с генералом фон Зеектом. И у меня есть еще одно дело. Скорее всего, я буду в гостинице не раньше восьми.

— К тому времени меня уже может не быть. Но я вернусь не поздно. Около десяти, идет?

— Договорились. Тогда и увидимся. Буду ждать вас в баре. Только берегите себя.

— Непременно.

— И возьмите с собой «кольт».

— Обязательно, — сказала она.

Я повесил трубку. Достал из кармана часы. Половина шестого. Я не хотел заставлять генерала ждать.

Мы с моей провожатой вышли из квартиры. И всю дорогу, пока шли назад в бар, она не проронила ни слова и даже ни разу на меня не взглянула. Она тупо смотрела вниз, засунув руки глубоко в карманы штанов. Когда мы подошли к бару, то увидели, как Пуци нервно расхаживает взад-вперед по тротуару. Моя спутница, даже не обернувшись, направилась к лестнице, но я окликнул ее:

— Погодите!

Она остановилась и злобно посмотрела на меня.

— Пуци, — попросил я, — передайте ей, что мне начихать на то, что они держат в той комнате.

— Что держат? — поинтересовался он.

— Неважно. Просто переведите. Скажите, это не мое дело.

Он заговорил с ней. Она что-то рявкнула в ответ, ее маленькие глазки превратились в щелки, затем она круто повернулась и двинулась вниз по лестнице.

— Что было в той комнате? — спросил Пуци.

— Продукты. А что она сказала?

— Что вы совершенно правы.

Я улыбнулся.

— Она так и сказала — «совершенно»?

— Нет. Простите. Она сказала…

— Ладно, проехали. Главное — смысл я понял.

— А как насчет мисс Тернер?

— С ней все в порядке. Она уже в гостинице. Едем к генералу.

Гостиница «Адлон»

Берлин

Среда, вечер

16 мая

Дорогая Евангелина!

В утреннем письме я упомянула о своей наивности в таком тоне, который предполагал, что после открытий предыдущего вечера я каким-то образом излечилась от нее примерно так же, как излечиваются от кори. Однако мое предположение оказалось ошибочным.

После сегодняшних откровений я начала думать, что моя наивность не столько болезнь или напасть (вроде кори или девственности), сколько самая суть моего существования.

Сегодня, помотавшись по Берлину с господином Бомоном — из гостиницы «Адлон» на Александерплац, а оттуда в Шарлоттенбург, — мне наконец удалось провести какое-то время в Институте сексологии в Тиргартене. Я намеревалась встретиться с его директором, психоаналитиком по имени Магнус Гиршфельд, человеком, который мог знать, где найти женщину, которую мы собирались опросить, проститутку по имени Грета Нордструм. В приемной мне объяснили, что доктор Гиршфельд находится в музее, поэтому я поднялась по лестнице, чтобы разыскать его.