Найо Марш - Смерть в день рождения

— Вы не видели, как я играю.

— Ну, это вы так думаете.

— Ричард!

— Уже одно хорошо, что вы от удивления назвали меня по имени…

— Но когда вы меня видели?

— Я просто ненароком проговорился. У меня есть хорошо разработанный план. Узнаете.

— А когда?

— На приеме. А сейчас я ухожу. Au revoir , дорогая Анелида.

Когда он ушел, Анелида долго сидела неподвижно. Она чувствовала себя сбитой с толку, неуверенной и пронзительно счастливой.

Ричард же, напротив, вернулся домой, полный решимости. Он сразу направился в кабинет Чарльза Темплетона. Чарльз и Морис торжественно восседали там за графином шерри. Выглядели оба довольно смущенными.

— Мы только что говорили о тебе, — признался Чарльз. — Что тебе налить? Что ты обычно пьешь в такое время дня? Пиво?

— Пожалуй. Я налью сам. Может, мне испариться, чтобы не мешать вам беседовать обо мне?

— Нет, нет.

— Да мы, вроде, уже и кончили, — добавил Уорэндер. — Так ведь, Чарльз?

— Как будто так.

Ричард налил себе пива.

— Собственно говоря, — сказал он, — я пришел сюда с целью навязать вам ту же самую тему.

Уорэндер пробормотал, что ему пора.

— Идите, Морис, если у вас действительно дела, — ответил Ричард. — Но то, что я собираюсь сказать, связано некоторым образом с нашим утренним разговором.

Усевшись, он долго смотрел на кружку с пивом.

— Трудно начать, — произнес он.

Все молча ждали. Уорэндер — с видом слегка глуповатым, Чарльз — как всегда, вежливо-внимательным.

— Вопрос заключается в том, как понимать соблюдение и нарушение верности, — проговорил наконец Ричард. — Да, частично в этом. — И он попытался изложить свои мысли как можно объективнее, но понимал, что путается, и уже пожалел, что поддался порыву.

Чарльз все время поворачивал покрытую старческими пятнышками руку, рассматривая ее. Уорэндер потягивал шерри и иногда украдкой бросал взгляды на Ричарда.

— А не лучше ли перейти к сути? — нетерпеливо сказал Чарльз.

— Если бы я мог! — воскликнул Ричард. — Я понимаю, что совсем запутался.

— Может, мне удастся выразить то, что ты пытаешься нам сказать? Ты считаешь, что можешь писать не только такие пьесы, которые подходят Мэри. Более того, ты уже написал одну. Ты думаешь, что это лучшее из всего тобою написанного, но ты боишься, что Мэри не придется по душе мысль, что очередная пьеса будет не для нее. Ты показал ей пьесу, и сейчас она ее читает. Ты боишься, что она сочтет само собой разумеющимся, что именно она должна исполнять заглавную роль. Правильно?

— Да, правильно.

— Но, — неожиданно вмешался Уорэндер, — ей ведь пьеса не понравится, так?

— Не думаю, чтобы понравилась.

— Ну вот, твои затруднения и разрешатся, — проговорил Чарльз. — Если ей не понравится, ты сможешь предложить пьесу кому-нибудь еще.

— Все не так просто, — ответил Ричард. И посмотрев на двух мужчин, каждый из которых годился ему по возрасту в отцы, и у каждого из которых был тридцатилетний опыт общения с Мэри Беллами, увидел, что его хорошо понимают. — Сегодня утром уже была одна ссора, — сказал он. — Просто настоящий скандал.

Уорэндер быстро взглянул на Чарльза.

— Не знаю, может, я ошибаюсь, — заметил он, — но, по-моему, в последнее время ссоры участились?

Чарльз и Ричард промолчали. Тогда Уорэндер добавил:

— Каждый должен жить собственной жизнью. Это мое мнение. Самое паршивое, если человек связывает себя ложно понятым чувством преданности. Видал такое. Был у меня один парень в полку. Грустная штука.

— Со всеми нами может случиться подобное, — заметил Чарльз.

Воцарилось молчание.

— Но… но я ведь всем ей обязан, — горячо возразил Ричард. — Первые, отвратительно слабые до безнадежности вещи я начал писать еще в школе. Потом была та, что имела успех. Ведь это Мэри заставила Правление поставить ее. Мы вместе обсуждали пьесу. Обговаривали каждую строчку. А вот теперь… я не хочу этого, не хочу. Почему?

— И не надо, — ответил Чарльз. Ричард посмотрел на него удивленно, но тот быстро продолжал: — Ты пишешь пьесы. Это твоя профессия. Ты специалист. Ты сам должен все решать.

— Да, но Мэри…

— У Мэри есть акции той компании, которой я управляю! Но я не спрашиваю ее совета, как мне развивать дело, и я не ограничиваю свои деловые интересы только этой компанией.

— Но это совершенно разные вещи.

— Разве? — спокойно возразил Чарльз. — Я думаю, что одно и то же. Сентиментальность в таких делах может сыграть роковую роль. Мэри не понимает, что ты стал другим. А непонимание всегда влечет за собой подозрительность.

— Мэри почти целиком и полностью действует под влиянием чувств.

— Думаешь, она изменилась? Прости, Чарльз, если вмешиваюсь не в свое дело, — сказал Уорэндер.

— Она изменилась, — ответил муж Мэри Беллами. — Люди меняются.

— Вы видели, что вышло с Рози и Берти? — заговорил Ричард. — А со мной будет еще хуже. Что плохого сделали те двое? Все дело в том, что они ей ничего не сказали. А не сказали, потому что понимали, как она это воспримет. Ну… и вы видели, как она восприняла.

— Я думаю, — туманно начал Уорэндер, — когда женщина стареет… — но, пробасив что-то невразумительное, не докончил.

— Чарльз, — проговорил Ричард, — скажи, может быть, я чудовищно ошибаюсь, но не думаешь ли ты, что в последнее время в ее поведении есть что-то… что-то…

— Ненормальное? — закончил Чарльз.

— Но ведь это так на нее не похоже — быть мстительной. Правда? — обратился он к обоим. — Господи, скажите, ведь правда?

К его удивлению, они не ответили сразу. Наконец Чарльз с болью в голосе сказал:

— Мне тоже приходила в голову эта мысль. Я… я спрашивал об этом Фрэнка Харкнесса. Вот уже много лет он наш врач, как вы знаете. Он думает, что в последнее время Мэри стала немного нервной. Как я понимаю, это часто случается с женщинами в ее… э-э-э, в ее возрасте. Он считает, что напряженная обстановка в театре усилила это. Мне кажется, он все понимает. И хочу вам сказать, — подавленно добавил Чарльз, — что меня уже давно беспокоят эти… м-м-м… безобразные сцены.

— Мстительная, — пробормотал Уорэндер, но по его виду тут же стало заметно, что он пожалел об этом.

— Но она же добрая! — воскликнул Ричард. — Я всегда думал, что из всех женщин у нее самые добрые глаза.

Уорэндер, который еще утром проявил склонность высказывать совершенно не типичные для себя мысли, вдруг заметил:

— О глазах и губах говорят так, будто они и в самом деле связаны с тем, что их обладатели думают или как они себя ведут. А в сущности это только части тела, так? Как и пупки, и колени, и ногти на ногах. Приспособления.

Чарльз в изумлении посмотрел на него.

— Мой дорогой Морис, ты просто пугаешь меня. Ты что же, не веришь, что у наших старых друзей могут быть благородный рот, искренний взгляд или открытый лоб. Интересно, а может, ты прав?