Элен Макклой - Шаг в четвертое измерение

Она нахмурилась. Глаза ее заблестели.

— Значит, вы считаете, что Чернявая — это просто мираж?

— Никто точно не знает, что такое мираж, — ответил я. — Некоторые из них можно объяснить рефракцией, другие — нельзя. Существует один любопытный случай — достоверная история — о паруснике, который направлялся в бухту Нью-Йорка в семнадцатом или восемнадцатом веке, но так и не доплыл до порта. Почти все городское население видело его на небе в перевернутом виде. Такое перевернутое положение свидетельствует о каком-то зеркальном отображении, но оно не объясняет в полной мере, почему это затерявшееся судно было видно на небе, хотя ни один корабль никогда не приближался по небу к Нью-Йорку. Но более знаком для нас мираж. Мучимый жаждой человек видит в пустыне воду, вернее, изображение воды. И это, само собой разумеется, не рефракция, а экстернализация исполнения желания, известная задолго до того, как само выражение «исполнение желания» было придумано. Если исполнение страстного желания можно экстернализировать, загнать внутрь, в душу, и сделать это в состоянии полного бодрствования, то почему нельзя поступать подобным образом с иным психологическим опытом типа ожидания опасности? Почему опасность появляется перед вами в образе черной собаки — сказать трудно. Но в реальных снах полно произвольных символов, — почему же их не должно быть в снах наяву?

— Вы значительно более чувствительны по сравнению с теми людьми, которые отрицают такие вещи априори, — ворчливо согласилась она. — Образ черной собаки — это очень распространенный образ в горной Шотландии и даже на острове Мэн. Шотландцы использовали его в «Веверлее», чтобы предсказать ужасную смерть Вих Иан Вора.

— Является ли ваша Черная собака всегда символом смерти?

Она кивнула.

— Насильственной смерти. Я увидела ее в тот вечер, когда был убит мой брат в Дюнкерке… Как же здесь холодно. Давайте разведем огонь в камине.

— Позвольте это сделать мне.

Я взял у нее из рук щепу для разжигания.

— Американцы ничего не понимают в каминном огне, — запротестовала было она.

Я стал ей возражать, и в эту минуту в комнату вошел Несс.

— Добро пожаловать в Инвентор!

Стоя на оленьей шкуре-коврике перед зажженным огнем и пожимая мне руку, он был похож — абсолютно без всякого умысла, я уверен, — на традиционного вождя из горной Шотландии, который приветствует гостя в доме своего клана. Сразу же я забыл о его невероятной щуплости, о потрепанном современном твидовом наряде. Все внимание я сосредоточил на его темных внимательных глазах, галантной посадке седой головы, а также архаичном оттенке острой серой бородки. Когда я увидел его впервые в салоне самолета, то подумал, что он похож на Дон-Кихота, но теперь усматривал все признаки запоздавшей романтики в его фигуре, которые особо подчеркивались средневековой атмосферой Инвентора. Сейчас я ни за что бы не спутал его с кем-то другим, не принял бы его за автора плохих романов; а человек вроде того носильщика в Кройдоне без всяких колебаний наверняка вручил бы ему телеграмму, адресованную графу Нессу и Инверу. Но совсем иначе я воспринимал его дочь. Она была дитя двадцатого века. Хотя она могла на самом деле увидеть Черную собаку, у нее, как и у Стоктонов, больший интерес вызывала канализация, чем привидения. Когда умрет Несс и представители его поколения, то вместе с ними смолкнет и эхо старого мира. Маргарет Торкхилл была уже частью нового мира, как и ее умерший брат, который сражался с танковыми немецкими дивизиями в Бельгии. Трудно было представить

Несса, сражающегося с кем-нибудь более современным, чем шотландские горцы давних времен.

— Вы, конечно, выпьете с нами чаю? — предложил Несс.

Неужели уже так поздно? Мой шестимильный поход к озеру и скитания в лесах убили немало времени.

— Благодарю за предложение, но мне нужно как можно скорее вернуться домой, в Ардриг. Вы слышали эту историю с Джонни Стоктоном?

— Да, слышал, — сказал он, и лицо его сразу посерьезнело. — С утра не обнаружено никаких следов ни Джонни, ни Шарпантье. Мы все еще прочесываем долину. Надеюсь, вам удалось найти хоть что-нибудь?

— Я обнаружил доказательства того, что Джонни был на озере, причем совсем недавно. Затем я оказался настолько глуп, что умудрился заблудиться в лесу. Пришлось поблуждать несколько часов.

— В таком случае вам нужно что-нибудь выпить, что-нибудь покрепче. Маргарет, дорогая, попроси Ангуса. Пусть принесет виски с содовой.

Маргарет Торкхилл одарила меня улыбкой.

— Это удобное современное убежище не предусматривает наличия исправных звонков.

Как только она вышла из комнаты, я повернулся к Нессу.

— Должен сообщить вам кое-что весьма важное об истинной причине моего приезда в долину Тор.

Он все еще стоял спиной к камину и понимающе улыбался.

— Я был уверен, что вы мне обо всем расскажете в свое время. Само собой разумеется, я знал, что должна быть какая-то причина.

— В самом деле? — спросил я, несколько смущенный таким признанием.

— Конечно, вы ни о чем не проговорились! Но мне показалось несколько странным, что американский морской офицер, который находился в течение длительного времени на действительной службе, проводит первую неделю своего отпуска в полном одиночестве при довольно странных обстоятельствах на какой-то заброшенной ферме в горной Шотландии, где у него нет ни друзей, ни возможности пострелять или поиграть в гольф. А ведь он мог запросто развлечься в более достойном его внимания месте, — например, в Париже или Лондоне. Я навел справки у американцев, служащих на военно-морской базе в Далриаде, — могут ли они за вас поручиться? Когда они мне сообщили, что вы работаете в разведке, то я догадался, что здесь что-то не то. Мне очень хотелось узнать, что же на самом деле происходит.

— Ничего особенного, — ответил я. — Просто кораблекрушение времен войны, в котором следует разобраться. Но когда я оказался здесь, то начал задавать себе вопрос, не связано ли все это с довольно необычной атмосферой, царящей в семье Стоктонов.

— Вы вызываете у меня еще больший, чем прежде, интерес, но…

Он осекся, и в эту минуту дверь отворилась, в комнату вошел высокий сухопарый старик, с большим выступающим вперед носом и плотно стиснутым ртом, с прищуренными глазками, которые от этого казались меньше, чем были на самом деле. У него в руках был серебряный поднос, на котором стояли графин, сифон и стаканы.

— Это Ангус Макхет, — сказал Несс. — До войны он был нашим главным помощником при выслеживании оленей. Он до сих пор это делает лучше всех в долине. Ангус, это мистер Данбар, он остановился в Ардриге.

Ангус воспринял взаимное представление столь же серьезно, как, вероятно, это сделал бы и Рэбби Грэм, окажись он на его месте, хотя последний проявил бы более вышколенную куртуазность.