Ноэль Рандон - Черная пелерина

— Что же, Пуассиньяк убил Шарля Дюмолена? — бросил внезапный вопрос Рандо, покачиваясь на каблуках.

Дюверне зашатался на стуле. Он был заметно поражен этим вопросом. Даже потер лоб, словно человек, у которого случилась галлюцинация.

— По вашему мнению, Пуассиньяк мог убить Дюмолена? — повторил инспектор.

Дюверне проглотил слюну.

— Нет. Я уверен, что нет.

— Вы так говорите… — инспектор заложил руки за спину и принялся бегать по столовой.

— Мы можем ненавидеть своих противников, но мы их не убиваем, — гордо заявил Дюверне.

— В этом слышится голос Франции, — удивленно покачал головой режиссер. — То же самое сказал и мсье Котар, который, кажется, относится к вашим сторонникам. Похвальное единомыслие.

— Я уверен, — сказал Дюверне, — что, несмотря на большое расхождение в мировоззрении и даже на кровожадные угрозы радикалов типа Пуассиньяка, вы услышали бы от них то же самое.

— Ну и как? — Рандо с достоинством поглядел на американца.

— Чем больше я узнаю французов, тем больше чувствую к ним уважение. И все больше они начинают меня интересовать, — ответил Маккинсли.

— Если бы вы изучили основы нашего движения и познакомились с нашими идеалами, вы по-иному увидели бы наше отечество и нас.

— Не премину это сделать.

— Я представлю вам материалы.

— Как только они мне понадобятся, я дам знать. А в данный момент я жду результатов следствия. Вы понимаете, что в такое время учеба не пойдет мне в голову.

Дюверне вздохнул, соглашаясь с Маккинсли.

Они не заметили, как в столовую вошла мадам Гортензия. Все встали.

— Чего это вы сидите в душной комнате? Попрошу на свежий воздух, — она широко отворила дверь, ведущую на террасу. — Сейчас я велю подать кофе. — Она позвонила.

Все уселись на террасе. Рандо раскачивался на стуле, внимательно рассматривая хозяйку дома, хлопочущую с удивительным усердием. Режиссер вернулся за своей зажигалкой, которую оставил в столовой. Дюверне сменил место, поскольку хотел сидеть на солнце, подставляя лицо его лучам. Он немного кривился и мигал, но истово принимал солнечную ванну. Маккинсли сел на его прежнее место и закурил.

— Что у вас нового? — спросила хозяйка, сделав необходимые приготовления.

— Следствие идет успешно, — сказал Рандо.

— Господи! — сказала Гортензия, спрятав лицо в ладонях. — Как много бы я дала, если бы нашли наконец убийцу Шарля.

— Хотя Фемида и действует с завязанными глазами, но я могу поручиться, мадам, она хорошо видит сквозь повязку. У вашего мужа не было намерения составить завещание? Он делал какие-то приготовления? Ни один из его адвокатов об этом не знает. Его сейф в банке также оказался пуст.

— Шарль? Шарль никогда не думал о смерти. Это был человек, не допускавший подобной мысли в отношении себя.

— Извините, что я вмешиваюсь, — тихо сказал Дюверне. — Мсье Дюмолен, помнится, выразился в том духе, что даст большую сумму на установление памятника в честь жертв последней мировой войны. Об этом и пресса писала.

Гортензия коснулась пальцами виска.

— Что-то похоже он говорил. Но я смутно помню.

— Отлично! — оживился Дюверне. — Как раз по этому поводу я и пришел. Разумеется, прежде, чем спросить об этом, я должен спросить: не нужно ли вам чего? Я собственной персоной и всем своим влиянием — к вашим услугам.

— Нет, спасибо.

— Прошу вас, не стесняйтесь. Моя дружба с Дюмоленом не закончилась с его смертью.

— Нет, спасибо. В данный момент мне ничего не нужно.

— Я всегда к вашим услугам. А теперь мне было бы приятно узнать, готовы ли вы исполнить последнюю волю умершего?

— Конечно, — Гортензия широко раскрыла глаза.

— Речь идет о дотации на памятник. Моя партия потеряла в лице Шарля Дюмолена протеже не только морального, но и финансового. Если бы сейчас город узнал, что, несмотря ни на что, памятник в честь жертв войны украсит его площадь, и это благодаря Шарлю Дюмолену — победа нашей партии была бы делом решенным. В ответ на это партия приложила бы все усилия, чтобы фигура Шарля Дюмолена обрела положенное место в истории От-Мюрей.

— Разумеется, если это было желанием моего мужа…

— Я вас уверяю, мсье Дюмолен пожертвовал двести пятьдесят тысяч франков в качестве вступительного взноса стоимости памятника

Гортензия, не колеблясь, согласилась.

— Я поручу банку выплатить такую сумму.

— Могу ли я сообщить столь радостное известие прессе?

— Ничего не имею против.

Анни внесла приборы для черного кофе. Гортензия подала чашечки мужчинам. Приятный запах расплылся по террасе.

Разговор перешел на нейтральные темы. Немножко трунили над Маккинсли, произведшем фурор в городке. Дюверне подтвердил, что режиссер стал прежде всего любимцем прекрасной половины старшего поколения.

— Хо-хо, уж я-то знаю кое-что, — зашумел он, когда Маккинсли пытался возразить, — сестра комиссара Лепера очень к вам благоволит, а мадам Котар, жена Котара-старшего, вздыхает всякий раз, когда вы проходите мимо их дома. Вы превратились в идола города. Молоденькие девушки тоже ваши, не так ли? Вы здесь у нас сделали карьеру. Кое-кто предполагает, что вы поручите им роль в своем фильме. А что же будет с фильмом?

— Мне недостает главного героя, — сообщил Маккинсли.

В полдень Рандо и Маккинсли были в рабочем кабинете Дюмолена. Инспектор уселся за рабочий стол писателя и ключиком, вынутым из портмоне, отпер ящик стола. Добыв оттуда измятую газету, он разложил ее.

— Вы наверняка знакомились с содержанием этого номера?

— Разумеется, — сказал режиссер.

— И, конечно, обратили внимание на то же, на что и я, — Рандо указал пальцем на заметку посередине полосы. Вот и вот, — он щелкнул пальцем по колонкам сбоку.

Режиссер кивнул.

Инспектор небрежно сунул газету в ящик.

— В истории французской криминалистики на протяжении последних двадцати лет ударом кирпича по затылку было убито четырнадцать человек. В шести случаях газеты были использованы в качестве материала, позволяющего не оставлять следов, избежать крошения кирпича и так далее. В десяти случаях убийцами были люди, которые когда-то умели обращаться с кирпичом. Каменщики, печники, штукатуры. В одном случае преступником был интеллигент, который никогда до этого кирпичей в руках не держал, в другом — вот чудо — женщина, обычная, слабая женщина, а в остальных случаях убийцы, воспользовавшиеся кирпичами, когда-то имели дело с тяжелыми предметами в силу своей профессии. Один, например, был кузнецом, а второй — спортсменом-штангистом. Вообще убийства эти были совершены в состоянии аффекта, и кирпичи явились оружием случайным. Это история. А что касается данного случая, то я исключаю, что садовник Мейер имел что-то общее с убийством Дюмолена.