Ноэль Рандон - Черная пелерина

— Тише, глупая!

— А я говорю, что самый подозрительный — это: фрукт из Парижа! — сообщил мсье Сейнтюр. — Но теперь-то он сидит, и его там прижмут как следует.

— Жена Дюмолена, оберегая его, сочинила какую-то историю, — закончил злорадно мсье Матло.

Котар-старший снова вернулся к статье в «Голос юга». Он хлопнул ладонью по газете.

— Вот это событие первостепенной важности. Бомба как выразился мсье Жифль.

Мсье Сейнтюр и дальше пропагандировал свою теорию.

— Этот фрукт из Парижа приехал голым к Дюмоленам, увидел, что наш Шарль — человек очень состоятельный, и воспользовался благоприятным моментом Когда он вернулся в дом, он убил Дюмолена. Сколько требуется времени, чтобы убить человека? Минута! Пол-минуты!

— Неутешная в горе жена признает, что была с ним на прогулке. На прогулке, господа! Знаем мы эти ночные прогулки! — взвился мсье Вуазен.

И вдруг раздался возглас удивления. В кондитерскую вошел закутанный в черную пелерину мсье Пуассиньяк. С тех пор, как существовала кондитерская, ничего более значительного не случалось. Пуассиньяк прекрасно видел, что в нише сидит его политический противник Дюверне, и несмотря на это, он не ретировался из кондитерской. Он только осмотрел полутемный зал и невидящим взором прошелся по нише.

Мсье Вуазен, застывший поначалу от изумления, подбежал к Пуассиньяку. Какое-то время они обменивались замечаниями. Вуазен показывал на стол, на котором лежал «Голос юга». Пуассиньяк заказал оранжад и пирожное с маком. Он слушал рассказ Вуазена, с удовольствием потребляя поданное Вуазеном пирожное.

Матло и Вендо поднялись из-за своих столиков и подошли к своему предводителю. Пуассиньяк приветствовал их с необычной для него откровенностью.

Среди сторонников Дюверне началось брожение. Склонившись друг к другу, они возбужденно шептались, глядя то на Дюверне, то на Пуассиньяка. Дюверне сидел независимый и улыбающийся. Пуассиньяк, окруженный соратниками, стоял у стойки, уверенный в себе и надменный. Мадам Вуазен беспокойно вертелась за стойкой.

— Двести пятьдесят тысяч — это уже что-то! — в в очередной раз провозгласил Котар-старший.

— Мсье Пуассиньяк, у меня мысль! — приглушенным голосом сказал Вуазен. — Давайте объявим сбор средств на наш памятник. Я готов пожертвовать пятьдесят тысяч. Пусть не радуются!

— Я тоже дам! — заторопился Матло.

— И я! — прибавил Вендо.

Пуассиньяк махнул рукой.

— Ерунда!

— Но ведь…

— Ерунда! — сказал Пуассиньяк каким-то-странным голосом и с аппетитом поглотил порядочный кусок пирожного.

— Тут сплетничают, что Гортензия признала, что видела вас в ту ночь, когда был убит Дюмолен.

— Ерунда!

— Мсье Пуассиньяк, надо реагировать. Мы накануне выборов. Я не могу допустить, чтобы эти вот имели больше шансов.

Маккинсли подошел к группе Пуассиньяка.

— Приветствую вас, мсье!

— Привет.

— Вы читали сегодняшний номер «Голоса юга»?

— Читал.

— Вчера мсье Дюверне получил деньги от мадам Дюмолен. Такова была воля писателя.

— Меня это не удивляет. В день смерти писателя появилось и объявление о его воле.

— Это работа Дюверне! — заскрежетал зубами мсье Вуазен. — Он просто оккупировал этот дом. После смерти Дюмолена он почувствовал, что у него земля горит под ногами и что без Дюмолена он выборы проиграет, вот и выклянчил эти деньги.

— Мадам Гортензия подтвердила, что ее муж желал, чтобы в городе был установлен памятник жертвам мировой войны, — сказал режиссер. — Я тому свидетель.

— Что ж поделаешь? — с кривой усмешкой сказал Пуассиньяк. Вуазен, Матло и Вендо в первый раз видели своего лидера улыбающимся столь беззаботно.

— Вы любите пирожные с маком? — удивился Маккинсли. — А я думал, что вы предпочитаете иные изделия, знаменитое изобретение своего соратника.

Пуассиньяк положил руку на плечо Вуазена.

— Терпеть не могу абрикосового крема.

Вуазен с сожалением кивнул.

— Это моя трагедия. А ведь это великолепный крем, не так ли? — обратился он к американцу.

— Я души в нем не чаю.

Еще завсегдатаи кондитерской не пришли в себя от впечатления, которое произвело в «Абрикосе» появление Пуассиньяка в тот момент, когда здесь находился мсье Дюверне, как произошла вторая сенсация. В кондитерскую вошел элегантно одетый Эдвард Фруассар. При виде режиссера он широко раскинул руки.

— Я вас ищу уже целый час.

Мсье Сейнтюр сжался на стуле.

— Господи Иисусе! — прошептал он, побледнев. — Они его выпустили!

Котар-старший облегченно вздохнул:

— Мадам Гортензия победила. Этого я и ожидал. Неплохо. Ну как, Жифль?

Фруассар представился Пуассиньяку и его товарищам. Режиссера он дружески похлопал по плечу.

— Я хотел бы у вас попросить трубочку с этим великолепным кремом, — обратился он к мадам Вуазен. — Нет, лучше двое. Я не пробовал чего-либо, столь прекрасного, в жизни. А ведь я объехал полмира.

Вуазен поторопил жену и выбрал для Фруассара две трубочки поаппетитней.

Фруассар только теперь заметил в нише Дюверне.

— О! — воскликнул он. — И вы здесь. Очень рад вас приветствовать. Господа, — обратился он к компаньонам, — идемте, сядем там. Зачем же стоять? Такие вкусные вещи надо есть сидя. Мсье Дюверне ничего не будет иметь против того, что мы присядем рядом.

Вуазен, Матло и Вендо застыли. Фруассар потащил их за руки.

— Ну, идем. Я привык сидеть, — сострил он и рассмеялся первым. Увидев, что приятели не присоединяются к нему, он взял под руку режиссера и пошел к нише.

Дюверне с достоинством поздоровался с ним. Фруассар громко разговаривал, громко шутил и вообще производил впечатление человека, вполне довольного своей судьбой.

Приверженцы Дюверне сгрудились около стола в нише. Они были взбудоражены происшедшими событиями. Фруассар на свободе, стало быть убийца кто-то другой. Но кто? Они рассчитывали, что Фруассар, дававший показания в полиции, сообщит нечто новое. Даже Вуазен, стоявший рядом с Пуассиньяком, вытянул шею и напряг слух, желая уловить хотя бы отрывки оживленного разговора в другом конце кондитерской.

Фруассар блистал. Он безжалостно издевался над полицией, насмехался над тем, какую репутацию приобрел он в городке, при этом недвусмысленно намекая, что вскоре сам найдет настоящего убийцу и тем самым заставит От-Мюрей публично отречься от сплетен, целью которых является запачкать репутацию дома Дюмоленов. Его слушали с волнением. Еще никто и никогда в От-Мюрей не разговаривал с человеком, который мог оказаться убийцей.

— Я ни в коем случае не позволю позорить личность мадам Дюмолен, — вещал он, цедя каждое слово, — и не остановлюсь ни перед чем, чтобы защитить ее доброе имя. Даже если мне придется сделать это ценой собственной жизни.