Ханс Кирст - Вам решать, комиссар!

Мой приятель фон Гота как будто чувствовал, когда рассказывал мне, что существует строгая система подготовки материалов по уголовному делу. В ней предусмотрено все, начиная от осмотра трупа и заканчивая его вскрытием, включая возможную эксгумацию и множество других подробностей.

И именно из-за этих инструкций я столько проторчал потом в тюремной камере. Есть там одна фраза, с помощью которой ловкий юрист может сделать многое: «Органы полиции и их сотрудники обязаны выполнять требования и указания прокуратуры». Обратите внимание, там стоит совершенно однозначно: обязаны!

В моем случае это выглядело так: генеральный прокурор доктор Гляйхер, какими бы мотивами он ни руководствовался, отнюдь не был восторженным поклонником Вардайнера. И неудивительно. Вардайнер последнее время вел себя слишком самоуверенно, слишком возомнил о себе. А Гляйхер вместе со своим энергичным молодым сотрудником прокурором Штайнером мигом спустил его с неба на землю. И хватило на это всего двадцать четыре часа.

Самое неприятное, что при падении Вардайнера больше всего досталось мне.

Из беседы комиссара Кребса с Хелен Фоглер: Хелен: Манфред в самом деле сын комиссара полиции? И его отец к тому же ваш друг? Я не знала…

Кребс: Фрау Фоглер, я всегда уважал ваше право говорить лишь то, что вы сами считаете нужным. Но теперь прошу вас ответить на несколько вопросов. Считайте это чисто личным разговором.

Хелен: Ну если речь идет о сыне вашего друга и вам так нужно, пожалуйста. Я говорить могу спокойно — в отношении Манфреда и Амадея мне нечего стыдиться. Ребят этих я знаю около года. Что-то их привлекало ко мне, и, думаю, я их хорошо понимала. Знала, что многие считали их «голубыми»… И, видимо, это правда. Ведь ни один, ни другой со мной никогда… Ну, вы понимаете…

Зато уйму времени они провели со мной в бесконечных дискуссиях… я, правда, только слушала, но получала от них подарки. Большей частью от Амадея, который мог себе это позволить. Временами я их куда-нибудь сопровождала — на премьеры фильмов, вручение «золотых дисков», презентации и тому подобное. Нас считали неразлучной троицей, а мы частенько смеялись над сплетнями о нашей интимной жизни, вроде того, что Манфред со мной… или я с Амадеем… К счастью, все это со временем переросло в настоящую дружбу, которая для меня так много значила.

Поверенный в делах доктор юриспруденции Шлоссер разыскал комиссара Циммермана в его кабинете и сердечно приветствовал удивленного друга детства:

— Я так рад, Мартин, наконец-то увидеть тебя. Хотя пришел я…,

— Ты здесь как адвокат? — недоверчиво и холодно спросил Циммерман. — Предупреждаю, в этом случае ты должен начать с прокурора, потом на очереди начальник полиции и только потом — рядовой сотрудник вроде меня. Эти принципы тебе следует знать и уважать. Особенно в отношении меня.

— Я тут, собственно, по личному делу, Мартин, прежде всего по личному…

— Но по личным делам я принимаю дома, — заметил Циммерман.

— Я как раз оттуда, — ответил Шлоссер. — И пришел по поручению твоей жены, моей клиентки, давшей мне все полномочия.

— Ты это всерьез? — Циммерман внимательно взглянул на Шлоссера. — И в самом деле выпросил у нее полномочия? Но для чего?

— Ничего я не выпрашивал, она мне просто доверяет, — раздраженно возразил Шлоссер и добавил: — А ее доверие меня очень трогает, поскольку вытекает из нашей многолетней дружбы…

— И что ты себе хочешь на этом выгадать?

— Но, Мартин, не делай вид, что не понимаешь! — Шлоссер начал волноваться. — Речь ведь идет о твоем сыне, и я хочу помочь!

— Понимаю, — протянул Циммерман. — Шмельц поручил тебе защищать своего сына. И если у тебя получится, папуля на твой счет не поскупится. И ты прикинул, что сообщником Амадея был сын комиссара полиции, значит, его отец может повлиять на расследование в его пользу. Не так ли?

— Прошу тебя, Мартин, откуда такие подозрения! Если я пока не реагирую на твои выпады…

— …То только ради нашей нежной дружбы в детстве! Знаю-знаю. И ради Маргот, не так ли?

— Еще раз повторяю, я хочу помочь твоему сыну. И что бы ты обо мне ни думал, факт есть факт: как адвокат я могу многое сделать для Манфреда. С твоей, разумеется, помощью.

— Полиция существует не для того, чтобы оказывать услуги адвокатам!

— Значит, ты будешь преследовать собственного ребенка! — патетически воскликнул Шлоссер. — И даже не хочешь заручиться помощью квалифицированного юриста?

— Во всяком случае, не от тебя! — решительно заявил Циммерман.

В половине двенадцатого утра состоялось торжественное открытие нового участка мюнхенского метрополитена.

Тянулся обычный, рутинный церемониал. На трибуне сменялись представительные ораторы.

Земельный министр транспорта: «Пусть Божье благословение будет на этом сооружении!»

Председатель баварского парламента: «Еще одна славная веха!»

Бургомистр Мюнхена: «Сегодня мы прежде всего думаем о принципах гуманности…»

Под трибуной теснились духовой оркестр, делегация метростроевцев, представители городской транспортной компании, депутаты магистрата, члены земельного ландтага, журналисты и «благодарные обыватели» — всего сотни две-три людей.

Не было там недостатка и в третьеразрядных политиках, строительных махинаторах, агентах и поставщиках. Среди журналистов суетилась кучка стажеров, пытавшихся привлечь внимание известных телевизионных комментаторов. И в центре всего этого — несколько больших людей мира прессы.

Здесь — словно бы случайно — вдруг оказались рядом Петер Вардайнер и Анатоль Шмельц. Делая вид, что слушают напыщенные речи, они ненароком косились друг на друга.

Потом Вардайнер шепотом спросил:

— Ну что, съели?

Шмельц тихо, огорченно ответил:

— Вы, видно, думаете, что можете творить что угодно и что вам нечего бояться?

— Ну а кого? — спросил Вардайнер. — Эта кучка мошенников, хапающих все подряд, у меня уже вот где! Когда-то нужно было сказать вслух все, что я знаю и что о них думаю. Но это только начало.

— Вам явно вскружили голову мысли о собственной значимости, — бросил Шмельц.

— Возможно, но это лучше, чем быть в числе лакеев, готовых влезть кому угодно в задницу.

Шмельц, разумеется, не принял это на свой счет. Но он был потрясен, услышав такое из уст человека, бывшего супругом Сузанны, и едва смог выдавить:

— Господи Боже, Вардайнер, что вы вообще знаете о людях, которые, чтобы выжить, должны быть максимально лояльны к своему окружению, чья жизнь — как крестный путь, полный непонимания и притеснений?

— Послушайте, как вы сами это выносите?