Энтони Беркли - Убийство на верхнем этаже

Роджер сделал паузу, но Стелла ничего не сказала и даже не подняла глаза. Судя по ней, этот замечательный синопсис если и не нагнал на нее скуку, то уж, во всяком случае, не вызвал и интереса.

— Убийство, должен я вам сказать, имело место несколько минут спустя после шести часов вечера. Следовательно, мизансцена была разработана убийцей с двумя целями: первая цель — проделать все так, чтобы походило на работу профессионала, вторая — создать видимость, что мисс Барнстэпл была убита семью часами позже. Убийца, разумеется, хорошо изучил привычки жертвы и практически наверняка знал, что в этот промежуток времени ее никто не побеспокоит; а если кто-то и позвонит в дверь, то, поскольку никто не отзовется, это ни в малейшей степени никому не покажется странным. Чтобы усугубить обман, тело переодели в новую рубашку. Крошки в постели и немытая чашка на стуле рядом с кроватью, оставшиеся с прошлой ночи, оказались двумя удачными для преступника деталями, делающими инсценировку еще более убедительной. Однако не обошлось и без ошибок, одна из которых состояла в том, что у покойницы не вынули изо рта протез, а вторая в том, что ее слишком раздели. Женщина с такими привычками, раздеваясь на ночь, оставит хотя бы сорочку и, вероятно, еще чулки… вы что-то сказали?

— Вы на самом деле хотите, чтобы я это печатала? — несколько резковато спросила Стелла.

— А почему нет?

— Мне кажется, в этом нет никакой необходимости.

— Уверяю вас, есть. Так где мы остановились? А, да Ну, мы не станем останавливаться на роли подручного, состоявшей в том, чтобы вытащить веревку в окно и произвести весь тот шум, который был слышен в квартире этажом ниже. Вы сможете добавить это позже, из заметок в досье. Мы сейчас перейдем к самому интересному, к героине. Я собираюсь, — с рассчитанной неторопливостью сказал Роджер, — в этом романе сделать убийцей героиню Вы ведь не станете возражать, Стелла, верно?

Они посмотрели прямо в глаза друг другу.

Стелла внезапно побелела и тут же вспыхнула.

— С какой стати я должна возражать? — спросила она тихо, но вполне владея собой.

— И правда, с какой? — легко согласился Роджер. — Ну, тогда я расскажу вам, как это было проделано. Напоминаю, все это вымысел, разумеется.

Итак, племянница купила два билета на второе представление в «Колизеум». Оно начинается в пять пятнадцать. Однако в мюзик-холле она была без жениха, которому надо было успеть домой к ужину, а это значит, что к шести он должен был уже покинуть Лондон. На самом же деле сложилось так, и — это я знаю точно — еще не было семи, а он был уже дома, значит, на поезд сел не позднее половины шестого.

— Откуда вы знаете это настолько точно? — спокойно осведомилась Стелла.

— Я позаботился о том, чтобы это установить, — не и жизни, конечно, а в романе, — позвонив, прежде чем отправиться в «Колизеум», своему сыскному агенту. Это было вчера вечером. Его ответ пришел к полуночи, работа оказалась несложной. Но вернемся лучше к племяннице. Она признает, что отправилась в «Колизеум» одна, потому что в последний момент ее приятельница заболела. Возможно, на пустующее кресло она положила свое пальто, но мы не будем вникать в такие мелочи. Суть в том, что она пропустила несколько номеров. Она пропустила, к примеру, скетчи «Турецкие сигареты» и «Третья мелодия», которые шли на прошлой педеле. Более того, насколько я могу припомнить, оба скетча играются как раз между пятью сорока пятью и шестью пятнадцатью. Верно я говорю?

Стелла смотрела на него во все глаза.

— Это ваша манера шутить, мистер Шерингэм? Я прекрасно вспомнила оба скетча, как только вы их назвали. Я…

— Да, но это не важно. Это ведь просто выдумка, вы разве забыли? Это в романе племянница оставляет пальто и вещи в кресле, а сама исчезает примерно на полчаса. Монашеская ряса была либо у нее с собой, либо где-нибудь спрятана; ее легко накинуть в чем бы ты ни был, длинные полы скрывают даже туфли на высоких каблуках. Переодеться можно было под лестницей метрополитена, в общественной уборной, где угодно.

Затем она отправилась в «Монмут-мэншинс». Это заняло не больше четверти часа, потому что она очень энергичная девушка и заранее очень хорошо подготовилась. К двадцати минутам седьмого она уже сидела в своем кресле в «Колизеуме», приблизительно с шестью сотнями фунтов в сумке. И на этом ее роль завершилась. Разумеется, она сохранила корешки билетов на спектакль, вместо того чтобы выбросить их, как обычно. И разумеется, впоследствии очень охотно отвечала на вопросы о том, где она находилась в это время.

Кроме тех ошибок, о которых уже говорилось, она совершила еще одну, положив на линолеум кухни кусочек глины, но это, пожалуй, вина не ее, поскольку ей было велено его положить, и она выполнила приказ. Ошибка состояла в том, что это особенный род глины. Как выяснила полиция, такая глина имеется в окрестностях Брейсингема. Но Танбридж-веллс — я хочу сказать, Севенокс — находится всего в шести милях от Брейсингема, не так ли?

Итак, с ее ролью мы кончили. Займемся теперь женихом. В одиннадцать вечера этого дня он лег спать. Об этом есть показания свидетелей. Чего в показаниях свидетелей нет, так это того, что в одиннадцать тридцать он вышел из Дому, сел в машину и вернулся в Лондон, чтобы сыграть там роль, описанную в тех записках, которые я продиктовал вам день назад. Единственный промах, который он допустил, тем отличается, что он этот промах не мог не допустить. У него физиономия лягушачья. Шофер, показания которого вы, наверное, помните, сказал, что человек, который, как он видел, перелезал через стену, будто брал препятствие, казалось, широко ухмылялся. Это точный образ гримасы, с которой берет препятствие человек, похожий лицом на лягушку, — не так ли?

Я, кажется, сказал вам, что племянница, помимо упомянутых, ошибок не совершала? Право, не знаю, можно ли назвать ошибкой то, что она использовала четки, которые монахини носят у пояса, в качестве орудия удушения, поскольку, если как следует подумать, четки все-таки наводят на мысль о монахинях. Но думать пришлось действительно хорошо.

Так уж странно сошлось, что чуть позже племянница пошла в секретарши к писателю, который не только любил распутывать преступления, но сейчас занят был — уйдя в это с головой — распутыванием как раз того убийства, которое совершила его же секретарша. Не знаю, было бы лучше, если б она не столь скептически относилась к тем невероятно тонким подробностям дела, которые он обнаруживал, или проявляла бы к ним чуть более живой интерес, который наверняка испытывала, поскольку ее безразличие просто поразило его как чрезмерное, неестественное — ведь в конце концов речь шла об убийстве ее родственницы. Правда, жест негодующего отказа от наследства был отменно придуман, и позже, но настоянию жениха, она вполне могла этот отказ пересмотреть. (Между прочим, мисс Барнстэпл конечно оставила завещание, а племянница нашла его и уничтожила.) Еще она слишком поторопилась с уборкой в квартире покойницы и действительно успела уничтожить все улики, которые могла проглядеть полиция. Но в целом она сыграла свою роль столь же убедительно, сколь мастерски немного позже лицедействовала в магазине на Шафтсбери-авеню.