Гильермо Мартинес - Незаметные убийства

— Трудно судить наверняка… — ответил Селдом. — Бумага вроде бы того же типа, расположение и величина рисунков — схожи. И тут и там — черные чернила… Так что я скорее сказал бы, что рука одна и та же. Но должен сообщить вам любопытную деталь. Я почти каждый день хожу в Радклифф навещать больного Фрэнка Калмэна, который лежит на втором этаже. Кларк занимал соседнюю с Фрэнком кровать. И еще: я не так уж регулярно хожу в институт, но сегодня утром мне непременно надо было здесь быть. Я бы сказал, что этот человек внимательно следит за каждым моим шагом и знает обо мне довольно много.

— На самом деле, — сказал Питерсен, доставая маленький блокнот, — нам уже известно о том, что вы часто ходите в Радклифф. Вы же понимаете, — добавил он извиняющимся тоном, — мы должны были навести о вас обоих кое-какие справки. Теперь давайте посмотрим… Вы, как правило, приходите в больницу около двух часов дня, а вот в воскресенье пришли после четырех. Чем это объясняется?

— Я был приглашен на обед в Абингдон, — начал Селдом, — потом опоздал на автобус, который уходил в половине второго. В воскресенье после обеда есть только два автобуса, и мне пришлось ждать на автостанции до трех. — Селдом с невозмутимым видом порылся в кармане и протянул Питерсену автобусный билет.

— Нет-нет, не нужно, — возразил Питерсен, изобразив легкое смущение. — Я ведь только спросил…

— Я, кстати, и сам уже об этом размышлял, — продолжил Селдом. — По сути, кроме меня, в этой палате в часы посещений почти никого никогда не бывает. Если бы я пришел в обычное свое время, я бы сидел совсем рядом с трупом Кларка. Вероятно, именно так это и было задумано: чтобы смерть Кларка обнаружили во время обхода в моем присутствии. Но и на сей раз все получилось не так, как он запланировал. Он, если хотите, тут несколько перемудрил, ведь медсестра не обратила внимания на след от укола на руке пациента и посчитала, что тот умер естественной смертью. Кроме того, я появился гораздо позднее обычного и даже не заметил, что на соседней койке появился новый больной. Для меня это было совершенно такое же посещение, как всегда.

— Но, возможно, так и планировалось, чтобы преступление не было сразу обнаружено и смерть пациента посчитали естественной, — вмешался я. — Возможно, он хотел, чтобы тело увезли на ваших глазах, но так, будто речь идет о рядовом случае. Иначе говоря, чтобы преступление и на сей раз было для вас незаметным. Полагаю, вы должны рассказать инспектору, — обратился я к Селдому, — что обо всем этом думаете, то, что уже говорили мне.

— Но ведь никакой уверенности у меня нет, — заметил Селдом протестующим тоном, — двух случаев мало, чтобы делать выводы подобного рода…

— И тем не менее, — сказал инспектор Питерсен, — мне бы хотелось вас послушать.

Селдом явно колебался, но потом все-таки заговорил:

— В обоих случаях, — начал он, взвешивая каждое слово, словно желая строго придерживаться фактов, — преступления были максимально «легкими», если можно так выразиться. Я бы даже допустил, что смерть сама по себе не играла ни в первом, ни во втором случае главной роли. Преступления эти нетрудно счесть почти символическими. Вряд ли убийце важно было именно убить, нет, он хотел подать знак, указать на что-то. И это что-то наверняка связано с серией фигур, которые появляются в его посланиях, с серией, которая начинается кругом и рыбой. Преступления — только способ привлечь внимание к серии, и он выбирает свои жертвы из близкого мне круга людей с одной целью — чтобы я был втянут в эту историю. Думается, на самом деле речь идет о чисто интеллектуальной задаче, и преступник остановится лишь при одном условии: если мы каким-то образом дадим ему знать, что нам по силам угадать смысл серии, иначе говоря, что мы способны предсказать следующий символ, а значит, и преступление, которое еще только должно совершиться.

— Я сегодня отдам распоряжение, чтобы специалисты подготовили нам психологический портрет убийцы, хотя данных для этого пока маловато. Но я хотел бы вернуться к вопросу, который задавал вам вчера, а вдруг сегодня вы сможете на него ответить: мы имеем дело с математиком?

— Я бы скорее склонился к отрицательному ответу, — осторожно проговорил Селдом. — По крайней мере, это, видимо, не профессиональный математик. Я бы сказал, что мы имеем дело с человеком, который воображает, будто математики — своего рода символ интеллекта, поэтому он и возжелал помериться силами именно с ними. Что-то вроде интеллектуальной мании величия… Ведь не случайно же он выбрал для второго послания дверь нашего института. Боюсь, здесь кроется еще один сигнал и он адресован мне: если я не приму вызов, это сделает какой-нибудь другой математик. Позволю себе высказать несколько догадок: возможно, этот кто-то однажды потерпел неудачу на экзамене по математике либо упустил важный для всей его жизни шанс, не справился с тестом, с помощью которого определяют интеллектуальный уровень. Из тех, что придумывал Фрэнк. Кто-то, кого не допустили туда, где, как он считал, находится царство интеллекта, кто одновременно восхищается математиками и ненавидит их. Вполне вероятно, он замыслил эту серию, чтобы отомстить своим экзаменаторам. И теперь сам превратился в экзаменатора.

— Может быть, ученик, которого вы завалили? — спросил Питерсен.

Селдом едва заметно усмехнулся.

— Я уже давно никого не заваливаю, — ответил он. — У меня остались только аспиранты, блестящие аспиранты… Я бы скорее предположил, что этот человек никогда профессионально не изучал математику, но всего лишь прочел ту главу из моей книги, где речь идет о серийных преступлениях, и решил, к несчастью, что я как раз то лицо, с которым стоит посоперничать.

— Ладно, — сказал Питерсен, — для начала я могу отдать распоряжение, чтобы мне прислали список тех, кто купил вашу книгу в книжных магазинах нашего города, воспользовавшись кредитной карточкой.

— Мало вероятности, что от этого будет толк, — заметил Селдом. — Мои издатели ради рекламы — еще до выхода книги в свет — напечатали в «Оксфорд таймс» именно главу про серийные преступления. И многие поверили, что будущая книга — своего рода детективный роман, новая его разновидность. Поэтому первый тираж разошелся мгновенно.

Питерсен с некоторым разочарованием опустил голову, но тут его внимание привлекли рисунки на доске.

— Но теперь-то вы можете добавить еще что-нибудь к ранее сказанному?

— Второй символ в серии в большинстве случаев дает след — то есть подсказывает, каким образом надо воспринимать всю цепочку: либо это отражение предметов или событий некоего существующего в реальности мира, иначе говоря, символы в самом привычном значении слова, либо это геометрические фигуры. Второй символ — опять же хитроумный шаг, ведь рыба нарисована очень схематично, что позволяет два способа прочтения. Интересно и ее вертикальное положение. Ведь может иметься в виду серия фигур, расположенных симметрично относительно вертикальной оси. Если же мы договоримся считать фигуру действительно рыбой, появится, само собой разумеется, и много других вариантов ее истолкования.