Орсон Уэллс - Мистер Аркадин

Я сердился на Мили за то, что она не смогла запомнить фамилию, которую Бракко пробормотал с последним дыханием. Теперь, услышав ее, я и сам мгновенно забыл. Можно было бы. извинившись, переспросить Требича, несмотря на кажущуюся рассеянность, он смотрел на меня столь же внимательно, как и я на него.

— Я, конечно, не знал ее лично, — продолжал он. жестом старой девы теребя свои паршивые волосы. Желтый череп его светился, как прогорклое масло.

— Погодите минутку. — оживился он вдруг, ловко пробираясь мимо каких-то неизвестных мне предметов. — Вот, чудненько подойдет в качестве футляра для вашею телескопа.

Он вытащил откуда-то кожаную сумку, разбухшую от сырости и набитую каким-то барахлом. Вытряхнул содержимое, с удовлетворением расправил и протянул мне.

— Так что же с ней случилось?

Мне не хотелось упускать нить разговора и пропасть в этом гиблом болоте, куда Требич пытался меня загнать.

— Где она?

Его бесцветные глазки ворочались в жирных складках век. Он обнажил зубы, которые удерживались во рту с помощью какого-то хитроумного металлического приспособления. Но его притворная масленая улыбка моментально исчезла, и в глазах появилась боль. Я видел этот взгляд у Профессора, у Аркадина. у всех, кто хотя бы на миг бывал обеспокоен сомнением или страхом. У всех, кроме Тадеуша.

— Где она? — переспросил он каким-то похоронным голосом. И вдруг' разразился смехом, сопровождая его таким жестом, будто что-то смахивал со стола. — А куда все мы деваемся в подобных случаях?

Он насильно повесил мне на плечо мерзкую заплесневевшую сумку.

— Вы хотя бы знаете, жива ли она?

Силы мои были на исходе. Я задыхался от раздражения и нетерпения.

— Ежели вы не желаете воспользоваться случаем, я могу продать телескоп без футляра, но он обойдется вам подороже.

О, как мне хотелось разбить эту лоснящуюся морду!

— Вы не ответили на мой вопрос, мистер Требич.

Он выскреб что-то из уха серым, длинным, как у китайца, ногтем мизинца.

— Так вы не берете мой телескоп?

Черт с ним, придется раскошелиться.

— Да я куплю, куплю, не беспокойтесь. Ну так что же вы мне наконец скажете?

Под столом, накрытым скатертью, что-то зашевелилось. Это кошка, я заметил серую лапу, играющую бахромой. Требич наклонился и взял ее, приговаривая что-то на идише. А потом, не меняя тона, почесывая кошачий затылок, вздохнул и сказал:

— Ах, эти девушки! Кто бы мог подумать! До чего же они были очаровательные! И они-то сгубили Софи. Да, они ее и сгубили.

Он продолжал играть с кошкой, которая царапала отвороты халата. Он прерывал свой монолог шутливыми выговорами и ласковыми похвалами, обращенными к ней.

— Вообразите, мой дорогой, эти маленькие дряни, оказывается, были подосланы полицией. Ах, ты так, ты так — испортишь ведь халат! Да, полицией. Паршивка, погляди, что ты наделала! — Он отшвырнул визжавшую кошку на пол. — Они действовали под видом учениц в ее школе танцев, знаете ли.

Я отчаянно пытался понять, что он мелет. Какая-то липовая танцевальная школа в Варшаве, которую держала Софи. Что за этим скрывалось? Полиция внедрила туда своих агентов. И что же они обнаружили? Я пытался как-то упорядочить сведения, которые сообщал Требич, и это злило меня еще больше, чем его молчание.

— Может быть, вас заинтересует этот прелестный аквариум, замечательная вещь для тропических рыбок.

Он извлек из кучи тряпья и спутанных лент тусклый от грязи стеклянный сосуд.

— Спасибо. Я беру телескоп.

— Но вы не заплатили.

Он со вздохом спрятал аквариум.

— Жаль. Ну ладно, у вас теперь будет хотя бы телескоп.

Я решил проявить твердость.

— Требич, я готов купить вашу информацию. Если она будет того стоить, я заплачу столько, сколько вы хотите. Понятно? Цена зависит от вас.

Он подтянул складки своего одеяния вокруг шарообразного живота и одарил меня взглядом оскорбленного отца семейства.

— Сэр, я давно поставил себе за правило никому и ни при каких обстоятельствах не давать никакой информации. Никому, понятно? Даже о мертвых. И естественно, не собираюсь изменять этой привычке на склоне лет. При моей профессии следует соблюдать осторожность.

Чем он вообще жил? Скупал краденое? Но кто же ему доверится? Разлагается себе потихоньку в этом хламе. И небось серьезно себя воспринимает, разыгрывая передо мной величие.

А может, он все это делает ради собственного развлечения?

— Видите ли, вы ведь ничего не взяли, кроме телескопа.

Мое лихорадочное нетерпение перешло в тупое уныние.

— Телескоп… и аквариум… весь магазин. На кой черт мне все это, если Софи мертва?

— Кто вам сказал, что она мертва?

Я вновь обрел почву под ногами.

— Но ведь никто не говорил, что она жива.

Что все-таки было ему известно? Временами мне казалось, что он тянул этот разговор скуки ради, из удовольствия пообщаться с человеком, относящимся к нему серьезно; а иногда наоборот — что его громадный восковой череп набит воспоминаниями.

— Я помню лишь, что, когда шайка распалась, она уехала.

Шайка, членом которой был Аркадин? Или тот парень, что стал Аркадиным? И что за шайка? Я пошел ва-банк:

— Белое рабство?

Перед войной Варшава была европейским перекрестком. Белых рабынь переправляли через нее в Южную Америку — молодых евреек из Польши и Прибалтийских стран. Требич покачал головой, углубившись в воспоминания. Серые зубы покусывали толстые мягкие губы.

— Да. Величайший рэкет в Восточной Европе. Великолепные девочки. Если бы вы их видели.

В его водянистых глазах зашевелилось нечто похожее на чувство.

Интересно, чем он-то занимался в этой шайке? Сутенерство-вал? Я пытался представить его моложе на тридцать лет, похудее, почище. Он поднял жирный мизинец с ногтем как у мандарина.

— Да, вот что вспомнил, вам это пригодится.

И опять завел свою идиотскую игру. Я терял терпение.

— Нет, Требич, нет. Больше ничего из этого дерьма не возьму.

Он оставался спокойным, но лицо его вспыхнуло.

— Нет, это вы купите, будьте уверены. Это вас заинтересует… весьма. Это идея, которая меня только что осенила.

И он наклонился ко мне, нависнув надо мной своей жуткой массой, и заговорщицки проговорил:

— Эти девушки, ну вы помните, я говорил, которые работали полицейскими агентами. Так вот одну из них я встретил. Здесь, во время оккупации.

Меня опять охватило бешеное возбуждение, но я попытался скрыть его.

— Ее имя?

Требич отодвинулся и стряхнул пепел моей сигареты, упавший на его халат.

— Я заплачу столько, сколько это стоит, Требич.

Он продолжил с напыщенным видом:

— Она была в Сопротивлении. Работала с англичанами. Я со своей стороны тоже участвовал в подпольной деятельности.