Николас Мейер - Учитель для канарейки

Вода, как я уже отмечал, была теплой, и коня не смущал ее странный состав. Он осторожно встал на кирпичную кладку, где был сооружен стапель, и изящно соскользнул в дымную жидкость.

Я не имел ни малейшего представления, куда нам нужно направляться. Оставалось только надеяться, что Цезарь осведомлен лучше. Он поплыл сильными и плавными гребками. Дымка расступалась перед нами, чтобы тут же сомкнуться позади. Вскоре у меня возникло впечатление какого-то сонного очарования. Мне пришлось ущипнуть себя, чтобы напомнить, что менее чем в двух сотнях футов надо мной находится один из самых оживленных кварталов суетливой столицы, а от результата моего предприятия зависит жизнь женщины.

Я уже начал думать, что мы делаем успехи, когда газ, заливавший тоннель слабым, жутковатым светом, внезапно потускнел и погас, и мы с конем остались в полной темноте в середине подземного водоема, не представляя себе, в каком направлении продолжать путь — если мы вообще двигались все это время в каком-то определенном, постоянном направлении.

Конь испуганно заржал. Я нагнулся вперед и потрепал его по шее, чтобы успокоить, но и самому мне было не по себе. Зловещий стук возобновился, более громкий, чем прежде. Сначала мне показалось, что я мог бы двигаться на этот звук, однако я быстро убедился, что, из-за специфической акустики тоннеля, шум исходит как будто бы отовсюду сразу. Сбивчивые удары тяжело отдавались от воды и кирпичей, порождая гулкое эхо, вторившее им, и производя хаотичную какофонию, которая вызывала у меня ощущение — в тогдашнем моем настроении — что я нахожусь внутри бешено бьющегося сердца безумца.

Несколько минут мы плыли куда пришлось, пока по нам ударяло эхо, потом звуки снова смолкли, и тьма и тишина показались еще ужаснее, чем прежде. Теперь мы с Цезарем могли слышать только те звуки, которые производили мы сами.

Не знаю, сколько мы плыли так во тьме. Один раз конь наткнулся на одну из округлых кирпичных колонн, поддерживавших свод, и, внезапно погрузившись под воду с головой, с перепуга едва не сбросил меня.

Спасли нас звуки органа. Он начал играть достаточно тихо, чтобы мы могли определить направление звука. Когда мы направились на звук, музыка усилилась, вскоре зазвучал знакомый бас-баритон, а потом я услышал и чистое сопрано Кристин Дааэ. Значит, она была жива, хотя сильно напугана, что ощущалось по тремоло и вибрато в ее голосе.

Я не знал этого дуэта, но даже в тогдашнем своем растерянном состоянии, я сумел оценить его красоту, хотя слишком сильная реверберация среди каменных стен и не позволяла мне разобрать слова. В какой-то момент музыка оборвалась, и я испугался, что Цезарь опять собьется с пути, однако после краткой паузы, она возобновилась с той же ноты, на которой умолкла.

Споткнувшись и зашаркав копытами по твердой поверхности, конь нашел опору, и мы выбрались из теплой, маслянистой воды. Примерно в то же самое время возобновились уже знакомые странные удары, теперь они звучали даже намного громче, чем на озере. На этом берегу при каждом ударе земля под ногами сотрясалась, как будто неподалеку от того места, где стояли, дрожа, мы с Цезарем, играли великаны.

Брюки мои промокли, но одежда выше талии оставалась относительно сухой. Я отыскал спички, зажег крохотный огонек и поднял его над головой.

На земле перед собой я разглядел несколько темных пятен. Присев на корточки, я потрогал ближайшее. Оно было мокрым и липким. Огонек обжег мне пальцы, и восковая спичка упала на землю. Я зажег другую и опустился на колени перед пятном. Осветив его, я убедился, что оправдались мои худшие подозрения: это была кровь.

Оставив Цезаря стоять, где стоял, с поводьями, волочащимися по земле, я стал красться вперед, двигаясь по кровавому следу, зажигая одну за другой спички, а музыку то и дело заглушали удары и тряска.

Пятна увеличились в размере и привели меня, наконец, к телу Пьеро, лежавшего на спине в своем белом шелковом одеянии с тремя забавными большими шерстяными пуговицами спереди свободного комбинезона.

Мужчина был ранен, но еще дышал. Я зажег еще одну спичку (осталось всего три) и рассмотрел его лицо. Покрывавшую его краску размыл пот, кроме того, он стер правым рукавом достаточно, чтобы можно было различить черты.

— Мсье лё виконт!

Он открыл глаза. Это действительно был поклонник Кристин, де Шаньи младший.

— Рауль, вы меня помните? Это я, Сигерсон, — я оторвал кусок от его костюма и наложил на рану жгут. Спичка прогорела, и мне пришлось работать в темноте.

— Сигерсон, — слабым голосом повторил он, затем я почувствовал, как он напрягся, вспоминая. — Где Кристин?..

— Она жива, дорогой мой. Разве вы не слышите ее голос? Она жива, и она где-то здесь. Сесть сможете?

Он замычал от боли, когда я помогал ему выпрямиться, и так стиснул мое плечо, что я едва удержался от вскрика. Руки у него были совершенно ледяные.

— Что за ужасный шум и тряска? Землетрясение?

— Землетрясение, которое то перестает, то начинается снова. Как вы сюда добрались?

— Я вернулся из провинции, как только прочитал о люстре, — начал он. — Мой брат пытался остановить меня, но мне было стыдно за свое малодушие в тот вечер, когда вы приходили, и я решил реабилитироваться. Я знал, что Кристин должна себя ужасно чувствовать, из-за всех тех несчастных, что погибли, слушая ее пение. Сначала я пошел к ней домой, а потом на Бал в Опере, где и нашел ее. Я пытался уговорить ее уехать со мной. Она все хотела предостеречь меня и убежать, но я держал ее крепко.

— А потом вы увидели вашего врага, — предположил я.

— А вы откуда знаете? — я чувствовал, как он подозрительно уставился на меня сквозь темноту.

— Я тоже следил за ней. Я подумал, что вы с ним заодно.

— Значит, вы тоже его видели! — хрипло вскричал он, вцепившись в лацканы моего фрака. Он продолжал говорить так, словно ему приходилось вспоминать события, произошедшие годы, а не какие-то часы назад. — Он стоял наверху Парадной лестницы, весь в красном, и я услышал, как кто-то закричал, что это — Призрак. Позабыв о своих изначальных намерениях, я отпустил Кристин и бросился за злодеем, ставшим причиной всех моих несчастий. Он пытался сбежать через гримерную, но я не отставал и преследовал его… — его прервал жестокий приступ кашля, и он снова вцепился в мое плечо, — покуда не потерялся в этом дьявольском лабиринте. Как это может быть, что и стены, и потолки, и пол подчиняются ему, словно это он их создал?

— Так он действительно их создал. Вы сможете встать? Тут совсем недалеко, и мы сможем осадить зверя в его логове. Попытайтесь. Попытайтесь же!

Не без труда я сумел поставить его на ноги, и мы стали осматриваться в потемках, а земля шаталась у нас под ногами, подобно предательской палубе судна, готового пойти ко дну в бурю.