Николас Мейер - Учитель для канарейки

Заглушая крики виконта, из соседней комнаты донеслись звуки органа: Ноубоди решил порадовать нас токкатой и фугой Баха.

Наконец, с остервенением нагибая и дергая железную опору, мы сумели высвободить ее натертыми до пузырей руками. Вода уже была нам по пояс, и двигаться стало труднее, но мы принялись бить железом по зеркалам, стекло сыпалось повсюду, осколки падали на гладкую поверхность воды и неспешно опускались на дно.

Ощупав ладонями поверхность, прежде прикрытую зеркалами, я обнаружил там деревянную обшивку. Пока все помещение содрогалось от нескончаемого землетрясения, мы принялись по очереди колотить нашим орудием по стене комнаты Кристин. Видимых результатов, кроме нескольких щепок, наша работа не приносила, ибо вода поднялась уже нам по грудь, и размахивать тяжелой железиной стало почти невозможно.

— Мы обречены! — причитал виконт. Мне нечего было ему возразить. Вода уже почти достигала наших носов, так что скоро нам пришлось бы плавать.

— Не выпускайте дерево! — крикнул я, ибо единственной нашей надеждой оставалось — разбить окошко наверху, когда вода поднимет нас достаточно высоко. Но сказать легче, чем сделать: эта штука была слишком тяжела и грозила утянуть нас под воду своим весом.

Я находился прямо под похожим на корабельный иллюминатор входом в нашу тюрьму, меж моим лицом и стеклом оставалось пространство не более дюйма. Собрав остатки сил, я попытался ударить железной ветвью в окно, но — тщетно. Архитектор подметил слабое место в своей планировке и подыскал толстое, надежное стекло. В нашем положении мы не могли ударить с достаточной силой, чтобы разбить его. Исход был совершенно ясен.

Когда мы с виконтом уже погрузились с головой, нашу тюрьму сотряс новый приступ дрожи, преуспев там, где оказались бесполезны все наши отчаянные усилия. Вероятно, наш враг не рассчитал давления, которое пришлось бы выдерживать стенам шестиугольного помещения, если оно доверху заполнится водой. Вдобавок, сотрясение, вероятно, сбило опору, потому что уровень воды резко понизился, и нас с огромной скоростью вынесло в комнату, которую я едва успел разглядеть, прежде чем ее захлестнула водяная лавина.

Помню, что меня поразила уютная, домашняя обстановка комнаты: кушетки, стулья, картины, занавески на окнах, статуэтки, письменный стол, тахта и, разумеется, орган. Сумасшедший, сидевший за ним, в изумлении обернулся, когда наше триумфальное прибытие с приливной волной прервало его концерт.

Когда нас внесло в комнату, он схватил Кристин и потянул ее в дверной проем. Поднявшись на ноги, мы рванулись за ними. Может быть, у Ноубоди и мелькнула мысль запереть нас, но очевидно он передумал, предпочитая попытаться оторваться от преследователей как можно дальше. Выбежав из дома, мы оказались на дамбе и поспешили за ними. Впрочем, чтобы не погрешить против истины, нельзя сказать, что мы бежали: виконт уже едва способен был двигаться, и мне приходилось тащить его так же, как ужасное создание тащило Кристин.

Ноубоди, держа молодую женщину, спрыгнул с внешней стены на холмик плотно утрамбованной земли, но во время прыжка ему пришлось выпустить свою жертву. В следующее мгновенье Рауль, собрав последние силы, бросился через стену к своей испуганной подруге и прикрыл ее тело своим, его рана вновь открылась и сочилась кровью.

Чудовище взглянуло снизу вверх на меня, прикидывая шансы вернуть себе объект своего всепоглощающего желания. За него решил новый удар свыше, и он помчался к отдаленному раскопу, где виднелась дверца люка.

— Задержите его! — крикнул я. — Если он выберется в канализацию, мы пропали!

Юноша был не в состоянии понять мой окрик, тем более — ответить на него. Он не оставил бы свою возлюбленную, и я понял, что, если зверь должен быть убит, мне придется продолжать охоту в одиночку.

Подобно демону, помчался я по верху дамбы и бросился с обрыва на убегающего врага, но, упав на землю, сумел только ухватить его за лодыжки.

С самого начала я понимал, насколько неравны силы. Мой противник дрался с яростью, которой хватило бы на десятерых, я пробовал надавить на точки пережатия, используемые в баритсу, но тщетно — можно было подумать, что в его теле таких точек не имелось вовсе. С тем же успехом можно было бороться с железной статуей, или гигантским спрутом, ибо руки его, казалось, были так же длинны и ухватисты, как щупальца подводного чудовища. Он стиснул мои плечи и верх торса с такой силой, что мне казалось, будто воздух из моих легких выжимают стальные клещи. Я ухитрился сзади подсечь его ногу своей, и мы снова упали на землю, его горячее дыхание обдавало мне шею, словно я дрался не на жизнь, а на смерть с самим дьяволом. Его руки добрались до моего горла, и я понимал, что последнее, что мне суждено увидеть в жизни — это ухмыляющаяся мертвая голова прямо перед моими глазами.

Последним отчаянным жестом, в котором было меньше рациональной продуманности, чем когда-либо за всю мою карьеру, я сорвал с него маску.

Ах, Уотсон, какой кошмар! Лицо, находившееся в каких-то дюймах от моего собственного, едва напоминало нормальное человеческое лицо — одного этого зрелища было довольно, чтобы от ужаса остановилось сердце. Носа не было, только изуродованная дыра, один глаз жутко выпучивался, почти вывешиваясь из глазницы, второй то и дело закатывался внутрь так, что виден был только белок. На месте завернутой наверх и разорванной верхней губы светлел шрам, обнажая неровные, лязгающие желтые зубы. Туго натянутая, тонкая кожа, сплошь покрытая шрамами и пятнами, была подобна траченному временем пергаменту. Череп был гол, если не считать пучка седых волос, вольно развевавшихся, не зная расчески. Но удивительнее и ужаснее всего были звуки, доносившиеся из горла этой Горгоны. Голос неописуемой красоты исчез, уступив место визгу и рычанию, которые сделали бы честь свинье под топором мясника.

Он отшатнулся как будто в ужасе, неуклюже взмахнул руками, словно неповоротливыми клешнями, загораживая свое кошмарное лицо, а потом, внезапно оказавшись не в силах продолжать бой, рванулся к люку в двадцати футах от нас, оставив меня лежать почти бездыханным.

То, что произошло потом, заняло не более мгновенья. Внезапно раздался страшный грохот, и крыша над нами обвалилась. Я беспомощно лежал на том же месте, а тонны земли и воды рухнули на беднягу Ноубоди. Во второй и последний раз в своей несчастной жизни он был погребен заживо.

Лишь волею случая обвал не накрыл и нас троих, однако центр катаклизма миновал нас, лишь обдав дьявольским градом мелких камней и земли.

Когда шум стих, к своему удивлению, я услышал над собой чьи-то голоса. Я открыл глаза и увидел голубое небо. Цезарь радостно фыркал.