Агата Кристи - Отравленное перо

- Э-э…

- Да? - повторил я настойчиво.

- Э-э… - снова зазвучал голос, потом как-то в нос спросил: - Это … Это Литтл Фэз?

- Это Литтл Фэз.

- Э-э… - Очевидно, это было традиционным зачином каждого предложения. - Я могу попросить на минутку мисс Партридж?

- Конечно, - сказал я. - А кто ее спрашивает?

- Э-э… Скажите ей, что это Эгнес. Эгнес Уэддл.

- Эгнес Уэддл?

- Правильно.

Я положил трубку и поднялся по ступенькам, откуда доносился шум, производимый Партридж.

- Партридж, Партридж!

Партридж появилась на лестнице с длинной шваброй в руке и с явственным выражением раздражения, едва скрытым за ее обычной респектабельностью.

- Да, сэр.

- С вами желает говорить по телефону Эгнес Уэддл.

- Прошу прощения, сэр?

Я повысил голос:

- Эгнес Уэддл!

Я произнес фамилию так, как она мне запомнилась. Но я вынужден теперь записать ее по-новому.

- Эгнес Уоддел? Что еще ей понадобилось?

Весьма недовольная, Партридж бросила швабру и спустилась по ступенькам, ее цветастое платье, казалось, вздымалось от возмущения.

Я вернулся в столовую, где Меган поглощала почки и бекон. Меган, в отличие от Эми, не демонстрировала лучезарного утреннего лика. Она весьма сухо ответила на мое приветствие и продолжала молча есть.

Я открыл утреннюю газету, а через пару минут вошла Джоанна, выглядевшая чем-то расстроенной.

- Уф! - выдохнула она. - Я так устала. И думаю, что продемонстрировала полное невежество в отношении того, где что растет. Разве в это время не бывает вьющейся фасоли?

- В августе, - сказала Меган.

- А в Лондоне она есть в любое время, - решительно заявила Джоанна.

- Дурочка, - сказал я. - А на кораблях, идущих из дальних концов империи, имеются холодильники.

- А также слоновая кость, обезьяны и павлины.

- Вот именно.

- Мне бы хотелось завести павлинов, - задумчиво сказала Джоанна.

- А мне бы хотелось иметь ручную обезьяну, - подхватила Меган.

Медленно очищая апельсин, Джоанна сказала:

- Интересно, как себя чувствуют такие люди, как Эми Гриффит, пышущие здоровьем, силой и жизнерадостностью. Как ты считаешь, она может уставать, испытывать депрессию или тоску?

Я сказал, что совершенно уверен в том, что Эми Гриффит никогда не бывает тоскливо, и пошел за Меган на веранду. Стоя там и набивая трубку, я услышал, как Партридж вошла в столовую из холла и сказала довольно суровым тоном:

- Могу я поговорить с вами пару минут, мисс?

«Черт возьми! - подумал я. - Надеюсь, Партридж не собирается заявить об увольнении. Это бы очень не понравилось Эмили Бартон».

Партридж продолжала:

- Я должна извиниться, мисс, за то, что воспользовалась телефоном. Дело в том, что той молодой особе, которая позвонила, следовало бы получше соображать. У меня никогда не было привычки пользоваться телефоном или позволять моим знакомым сюда звонить. И мне очень жаль, что все это случилось, что хозяин взял трубку и все прочее.

- Ну что вы, все в порядке, Партридж, - сказала Джоанна. - Почему бы вашим друзьям не воспользоваться телефоном, если они хотят с вами поговорить?

Я мог догадаться, хотя не видел этого, что лицо Партридж стало каменным, и она холодно ответила:

- Такие вещи никогда не были приняты в этом доме. Мисс Эмили никогда бы этого не позволила. Как я уже сказала, мне жаль, что так получилось, но Эгнес Уоддел, девушка, которая позвонила, была расстроена, и она слишком молода, поэтому не знает, как принято себя вести в порядочных домах.

«Это в твой адрес, Джоанна!» - не без удовольствия заметил я.

- Эта Эгнес, которая мне позвонила, мисс, - продолжала Партридж, - она была здесь служанкой до меня. Ей тогда было шестнадцать лет, и она пришла прямо из сиротского дома. Видите ли, поскольку у нее нет семьи, матери или каких-то родственников, которые могли бы дать совет, она привыкла обращаться ко мне. Я могу объяснить ей что к чему.

- Да? - сказала Джоанна выжидающе. Совершенно ясно, что должно было последовать продолжение.

- И я смею попросить вас, мисс, позволить Эгнес прийти сегодня ко мне в кухню на чай. У нее сегодня выходной и, понимаете, ей о чем-то хочется со мной посоветоваться. Мне бы и в голову не пришло предлагать подобное без особых причин.

Джоанна сказала с явным удивлением:

- Но почему вы не можете пригласить кого-то к себе на чай?

Как потом рассказывала Джоанна, Партридж застыла при этих словах и был воистину великолепна, когда изрекла:

- В этом доме это никогда не было принято, мисс. Старая миссис Бартон никогда не допускала посетителей на кухню, за исключением тех случаев, когда сама отсутствовала. Тогда нам было позволено собирать друзей здесь, но в обычные дни - никогда. И мисс Эмили придерживается старой традиции.

Джоанна очень мила со слугами, и в большинстве своем они ее любят, но ей никогда не удавалось сломать лед между собой и Партридж.

- Это нехорошо, детка, - сказал я, когда Партридж ушла и Джоанна вышла ко мне на веранду. - Никто не оценил твоего сочувствия и мягкости. Для Партридж существуют лишь незыблемые старые обычаи, и все должно происходить так, как положено в доме джентльмена.

- Я никогда не слышала о такой тирании, чтобы слугам не позволяли даже встретиться со своими друзьями, сказала Джоанна. - Все это очень хорошо, Джерри, но не может же им нравиться, когда с ними обращаются, как с черными рабами.

- Очевидно, нравится, - заметил я. - По крайней мере, таким, как Партридж.

- Я не могу понять, почему она меня не любит. Большинство людей относятся ко мне с симпатией.

- Вероятно, она презирает тебя как особу, не соответствующую статусу хозяйки. Ты никогда не засовываешь руку в полку, чтобы обнаружить следы пыли. Ты никогда не заглядываешь под матрасы. Ты не спрашиваешь, куда делись остатки шоколадного суфле и никогда не заказываешь настоящего хлебного пудинга.

- Фу! - фыркнула Джоанна.

Она продолжала с заметной грустью:

- Мне сегодня с самого утра не везет. Я вызвала презрение у нашей Эми за то, что не разбираюсь в овощах. Отвергнута Партридж за то, что поступаю по-человечески. Я лучше пойду в сад и наемся червяков.

- Меган уже там, - сказал я.

Меган действительно несколько минут назад рассеянно направилась в сад, и теперь стояла в середине лужайки, похожая на притаившуюся птицу, ожидающую корма. Вскоре она, однако, вернулась к нам и сказала ни с того ни с сего:

- Я должна сообщить, что сегодня мне нужно вернуться домой.

- Что? - Я был встревожен.

Она продолжала с пылающим лицом, но при этом с особой нервозной настойчивостью:

- Это очень трогательно с вашей стороны, что вы меня пригласили, я причинила вам ужасные неудобства, но мне здесь очень понравилось. Только теперь я должна вернуться, потому что в конце концов ведь там мой дом, и нельзя покинуть его навсегда. Поэтому я решила вернуться сегодня утром.