Александр Эсаулов - Хозяин Зоны

В это время появился Аркадий.

— Что тут происходит? Орете, словно мартовские коты, на всю общагу.

— Полюбуйся на этого… Стукач сраный… — тяжело дыша, сказал Жорка.

— Аркадий, хоть ты его успокой! — возмутился Костик. — Захожу в комнату, смотрю, около его тумбочки лежит вот этот скомканный листок. Я поднял, чтобы посмотреть, может, нужное что? Тут влетает этот тип и начинает меня дубасить. Орет, что я стукач, ну и все такое прочее.

— А чего ты чужие письма читаешь?

— Да откуда же я знал, что это письмо?

— В тумбочку я его положил и дверцу прикрыл, — возмущенно сказал Жорка, — а тут захожу, дверца открыта и ты письмо читаешь! Что я должен думать?

— М-да… — задумчиво протянул Костик, — значит, кто-то тут был до меня. Слушай, а ведь дверь в комнату была незаперта.

— Я сам на вахте ключ отдавал.

— А чего ты так взъерепенился насчет письма? Ну, письмо и письмо… Чего тут страшного?

Жорка мгновенно погрустнел, он даже не успел подумать, говорить или нет, как уже начал рассказывать:

— Отца у меня арестовали. Знаете ведь, как сейчас… Вот мне сестра и написала. Только представьте, что будет, если нашему комсомольскому секретарю об этом сообщат? Прощай, диплом! За две недели до сессии! Этот гад не удержится, чтобы по мне не потоптаться! Все припомнит!

— Это правда! Но тогда, если допустить, что это не я и не Аркаша, в твою тумбочку залез кто-то из Вовок, ведь так? Или Володя Маленький, или Володя Большой… Я схожу на вахту, может, тетя Люба вспомнит, кто ключ от комнаты брал. Жорка, ты пока посиди в комнате, а ты, Аркаша, мотнись по соседям и узнай, кто что видел.

Костик побежал на вахту, а Аркадий пошел по соседним комнатам, делая вид, что ищет одного из Вовок, якобы закрывшего двери на ключ и куда-то выскочившего. Через пять минут в комнату вбежал запыхавшийся Костик, за ним, услышав, как хлопнула дверь, в комнату вернулся и Аркаша.

— Вовка Маленький ключ брал! Гнида ушастая… Получается, что он зашел в комнату минут за двадцать до моего прихода. Он где-то здесь, в общаге, тетя Люба говорит, что не видела, как он выходил.

— Вот гад…

Открылась дверь, и в комнату вошел Володя Маленький. На мгновение все умолкли. Костик прыгнул к двери, на всякий случай отрезая ему путь к отступлению.

— Ну что, сволочь, достучался?

— В смысле?

— Во всех смыслах. Ты полчаса назад брал ключ у тети Любы? Имей в виду, врать бесполезно, Костик только что ходил и узнавал у нее. Пришел в комнату, увидел, что никого нет, и начал шарить по тумбочкам? В том числе и в моей! Что, нечем крыть? Ах ты, гнида…

— Погодь, погодь… Костик, ты спросил у тети Любы, и она сказала, что я брал ключ?

— Да, сказала.

Володя Маленький полез в карман и достал ключ.

— Позавчера я нашел на улице ключ, он показался мне похожим на наш, и я оставил его. Он действительно подошел к нашему замку. Костик, скажи мне, на хрена мне брать второй ключ у тети Любы?

В комнате воцарилось молчание. Все взгляды были обращены на Костика, который мгновенно покраснел, и эта краска, залившая его лицо, была самым убедительным доказательством лжи.

— Гад! — задохнулся от возмущения Жорка. — А еще на Володьку стрелки переводит!

Он рванулся к Костику, но Аркаша с одной стороны, а Володя с другой удержали его.

— Вот все и прояснилось… — Аркаша с ненавистью смотрел на Костика, а тот моментально съежился, ссутулился и как будто стал ниже ростом.

— Ребята, я не хотел, меня заставили. Вызвали в партком, а там этот… с голубыми петлицами… Ну и…

— И ты согласился?

— А что мне оставалось делать? Когда я поступил в институт, у меня мать по закону о пяти колосках [20] Закон от 07.08.1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперативов и укреплении общественной (социалистической) собственности». Нарушители закона за самые мелкие хищения (взятые с поля после уборки урожая пять колосков) получали от пят и до десяти лет концлагерей, а то и расстрел, подвергались неадекватно жестоким наказаниям. Всего под действие закона попали, по разным оценкам, до 800 тыс. человек. сидела. Я, конечно, нигде этот факт не указал, а меня и подловили. Откуда узнали, ума не приложу… Ну и сказали: либо стучишь, либо свободен на все четыре стороны… Но, мужики…

— Значит так, — Аркаша не смотрел на Костика, но слова ронял, словно черные горящие головешки, — лично я тебе не верю. Может, все так и было, как ты говоришь, но я тебе не верю! Из комнаты нашей ты сваливаешь, куда — меня не волнует. Как ты это объяснишь тому типу в голубых петлицах — тоже твое личное дело. Про Жорку — молчишь, ты ничего не видел и не слышал. Вообще ничего не было, понял? Мы ни слова о тебе не скажем, но имей в виду: если кого-то отчислят вот по таким причинам, — он указал на скомканное письмо, которое Жорка продолжал держать в руке, — весь институт узнает, кто у нас стукач. Ты понял?

— А что про Жорку? — поинтересовался Володя Маленький.

— Ничего. Не важно, — ответил ему Аркаша.

Костик улегся на свою кровать и повернулся лицом к стенке.

«Не повезло, — думал он, — как же не повезло! Почти четыре года никто не догадывался, и осталось-то чуть-чуть… И на тебе! Надо же было Володьке Маленькому этот ключ злополучный найти! А так хорошо все сложилось, тетя Люба своя, она бы не сдала…»

— Слушай… — неожиданно сказал Жорка и рывком сел на кровати, — а Славика Родзиховского не ты ли случаем сдал?

Гребенкин в Шепетовку не ехал, а летел, будто у него за спиной выросли крылья. Еще бы! Сам начальник отделения его отметил, помог с жильем! У него будет свой дом! Да ко всем чертям этого Тысевича и его ублюдков! Он из него сегодня все вытрясет, а не захочет говорить по-хорошему, запоет с помощью волшебных палочек. Гребенкин сделал их по образцу тех палок, что стояли у лейтенанта за сейфом, и сейчас вез с собой, завернув в брезент. Он их даже слегка усовершенствовал, закрепив вместо простых веревок тонкие кожаные полоски, чтобы прочнее было.

Сегодня арестованного ждать не пришлось, поскольку старшина усвоил урок, который Гребенкин преподал ему в последний раз. А что? Разбаловались! Время-то у него казенное, не свое!

Не успел Венька разложить на столе бумаги, как завели Тысевича.

— Садитесь, — сказал он арестованному.

Тот с опаской присел на краешек табурета, привинченного к полу. Венька на всякий случай заглянул в бумаги.

— Ну что, Николай Григорьевич, будем признаваться?

— Нет за мной вины, не шпион я…

— Знаешь, Тысевич, сегодня я тебя бить не буду или почти не буду, я просто раздавлю тебе яйца, усек? Будь ты ангелом небесным, а такой боли не вытерпишь и все подпишешь. Я понятно объясняю? Поэтому давай договоримся: я не буду давить тебе яйца, а ты мне все рассказываешь как на духу.