Рекс Стаут - Смерть там еще не побывала

Кое-какую информацию мне всё-таки удалось собрать. Я узнал, что в клетке сидела голубка по имени Диана, которая приходилась матерью четырём победителям в соревнованиях на 500 миль, и Рой Дуглас заплатил за неё девяносто долларов. Три дня назад, попав во время тренировки в восходящий поток, она ударилась в дымовую трубу, и теперь её лечат.

Кроме того, я узнал, что между матерью мисс Лидс и миссис Чак, бабушкой Энн, существовала вражда, начало которой было положено ещё в девятнадцатом веке и которую теперь продолжали миссис Чак и мисс Лидс. Причина вражды состояла в том, что миссис Чак кормила белок, а мисс Лидс голубей, и обе действовали в Вашингтон-парке. Они отправлялись туда рано утром, вскоре после восхода солнца, проводили там часа два, а затем приходили снова уже в конце дня. Миссис Чак могла провести там больше времени, чем мисс Лидс, часто задерживалась до темноты и ежедневно праздновала триумф, потому что голуби ложатся спать раньше, чем белки, так что противнику предстояло отправляться домой первым. А самый болезненный и глубокий аспект этой вражды состоял в том, что миссис Чак обвинила мать мисс Лидс, будто та 9 декабря 1905 года отравила белок, и потребовала её ареста. Эта дата не была забыта до сих пор.

Затем я узнал, что мать мисс Лидс умерла 9 декабря, три месяца назад. Миссис Чак оповестила округу, что это наказание божье за прежние грехи, о чём стало известно полиции, которая провела осторожное расследование, не давшее никаких результатов. За этим, почувствовал я, что-то кроется, но не более того. Не желала Энн рассказывать и о своём женихе, даже признавшись, что он существует. По-видимому, она продолжала считать, что я просто славный малый.

И вдруг около полуночи я кое-что сообразил. Привлёк к этому моё внимание тот факт, что я, когда мы танцевали, почувствовал запах её волос. Это так удивило меня, что я врезался в какую-то пару справа от нас, отчего они чуть не упали. Ай да я — считаю, что выполняю свои обязанности, работаю и сержусь на неё за то, что она упрямится и не хочет открыться, а сам нюхаю её волосы! Разозлившись на себя, я подвёл её к краю площадки для танцев, помог сойти на пол, и мы вернулись к нашему столику, где я попросил у официанта счёт.

— Вот как? — удивилась она. — Нам пора уходить?

— Послушайте, — сказал я, глядя в её широко раскрытые глаза, — вы только водите меня за нос. Может быть, точно так же вы поступили и с Лили Роуэн либо она со мной. У вас в самом деле неприятности или нет?

— Да. Да, Арчи, у меня неприятности.

— Какого рода? На чулке спустилась петля?

— Нет. Это действительно неприятности. Даю слово.

— Но рассказать о них мне вы не хотите?

— Не могу, — покачала она головой. — Честное слово, не могу. И, если уж начистоту, не хочу. Дело в том, что вы слишком молоды и красивы. Я подозреваю нечто ужасное. Не по отношению ко мне… Это нечто страшное про одного человека.

— Это касается смерти матери мисс Лидс?

— Да… — Она помолчала и затем продолжала: — Да. И больше я вам ничего не скажу. Если вы будете настаивать…

Официант принёс сдачу. Я взял деньги и дал ему чаевые.

— Ладно, — сказал я. — Дело в том, что я поймал себя на том, что нюхаю ваши волосы. И не только. За последние полчаса я переменил отношение к нашим танцам. Возможно, вы это заметили.

— Пожалуй… Да, заметила.

— Очень хорошо. А я обратил на это внимание только сейчас. Понял, что между нами может быть роман. Или вы разобьёте мне сердце и разрушите мою жизнь. Может случиться всё, что угодно. Но пока всё в порядке. Мне хочется задать вам вопрос. Во сколько вы заканчиваете работать?

— Я ухожу из конторы в пять часов, — улыбнулась она.

— И что? Идёте домой?

Она кивнула:

— Обычно я прихожу домой около половины шестого. Принимаю ванну и начинаю готовить ужин. В это время года бабушка приходит из парка около семи, и ужин для неё уже готов. Иногда Рой или Леон едят вместе с нами.

— Не смогли бы вы завтра поужинать пораньше и прийти к Ниро Вулфу в семь часов? Чтобы рассказать ему о вашей беде?

Нахмурившись, она задумалась. Я положил руку ей на плечо.

— Послушайте, сестрёнка, — сказал я, — вполне возможно, что вам лично тоже грозит беда. Я не пытаюсь делать вид…

Я умолк, потому что почувствовал присутствие постороннего, который смотрит на нас. Я поднял глаза и увидел, что за мной наблюдают два глаза — с двух сторон хорошенького носика Лили Роуэн.

— Привет… Откуда ты… — попытался улыбнуться ей я.

— Ты… — сказала Лили таким голосом, будто собиралась перерезать мне глотку. — Так ты занят своими обязанностями? Вошь — вот, кто ты!

Сейчас она даст мне пощёчину, решил я. Мне было ясно, что ей наплевать на посторонних и что она будет действовать решительно, поэтому проблема сводилась только к тому, чтобы начать двигаться первым. За полсекунды я вскочил, очутившись на противоположной стороне стола и махнув Энн, которая сдала этот экзамен превосходно. Не успела Лили Роуэн поднять скандал, как мы, забрав мою фуражку из гардероба, очутились на улице.

Когда наше такси отъехало от ресторана, я похлопал Энн по руке.

— Вы умница. Она, наверное, была чем-то очень расстроена.

— Она ревнует! — хихикнула Энн. — Боже мой, Лили Роуэн ревнует ко мне!

Когда я высадил её у дома № 316 по Барнум-стрит, мы уже договорились, что на следующий день она придёт к Ниро Вулфу в семь вечера. Но всё равно, пока такси везло меня обратно на Тридцать пятую улицу, я пребывал в плохом настроении, которое отнюдь не улучшилось, когда я нашёл записку, приколотую к наволочке:

«Дорогой Арчи, мисс Роуэн звонила тебе четыре раза, и, когда я сказал ей, что тебя нет, она назвала меня лжецом. Очень сожалею, что в доме нет бекона, ветчины, блинной муки и всего прочего».

Я спал, потому что ночью всегда сплю, но нервы у меня были на пределе, ибо, когда я открыл глаза и увидел, что часы показывают 6.50, я немедленно проснулся. Я был готов отказаться от продвижения по службе ради удовольствия очутиться внизу в холле и сердито уставиться на Вулфа и Фрица, когда они будут уходить из дома на свою тренировочную площадку, но, понимая, что это будет серьёзной стратегической ошибкой, сумел сдержаться. Я открыл дверь, чтобы мне были слышны звуки из холла, и, когда ровно в семь часов открылась и закрылась парадная дверь, я подошёл к окну и посмотрел вниз. Они двинулись по направлению к реке. Вулф без головного убора, в голубых саржевых брюках, в моём тёмно-бордовом свитере и тяжёлых башмаках шагал так, как, по его мнению, ходят солдаты, и размахивал руками. Жалкое это было зрелище.

Тем тёмно-серым мартовским утром моя операция по привлечению его внимание к делу Энн Эймори выглядела почти безнадёжной, но ничего другого у меня под рукой не было, поэтому надо было пускать её в ход. После стакана апельсинового сока, яиц с ветчиной, оладьев и двух чашек кофе «У Сэма» я вернулся домой и провёл час за машинкой и у телефона, занимаясь делами, которые накопились в моё отсутствие, и уже заканчивал их, когда в десятом часу вернулись будущие солдаты. Я было решил совершенно не обращать на них внимания, поэтому не обернулся, когда кто-то прошёл через холл и остановился у распахнутых настежь дверей нашего офиса.