Дороти Девис - Тень предателя

Небольшого роста, вся кругленькая, монахиня привела Маркса в приемную ректора колледжа Св. Моники и выразила надежду, что ему здесь будет приятно подождать, пока матушка Амброзия сможет принять его. Маркс поблагодарил ее, заверив, что ему здесь непременно будет хорошо, хотя и сомневался в этом. Комната была красиво обставлена, как он предположил, в стиле одного из Людовиков. Однако Маркс не любил этот стиль. Вот его мать пришла бы в восторг — парча, позолота, стулья, сидя в которых боишься вытянуть ноги. Ему всегда в таких случаях казалось, что королей прославляют их победы в спальнях, а не победы на других поприщах.

Однако за высокими распахнутыми окнами победно шла весна: зеленела трава, расцвели ирисы на клумбах, а кусты сирени гнулись к земле от буйного цветения. Деревья с начавшей распускаться листвой протягивали свои зелено-коричневые ветви к небесам. Маркс обернулся, услышав, как в комнату кто-то вошел. Он мало общался со служителями церкви, но сразу понял, что матушка Амброзия, хорошо осведомлена о мире за стенами своего монастыря, Это была живая, улыбчивая женщина, с которой с первой же минуты ему стало легко и просто.

Маркс объяснил, что пришел сюда для того, чтобы навести справки об Эрике Мазере. Он, вполне возможно, не имеет отношения к моему расследованию, но…

Монахиня смотрела на него с нескрываемым удивлением и чем больше Маркс умалял значение своего визита, тем явственнее становилось его зловещее звучание.

— Я просто хочу понять этого человека, — наконец признался Маркс.

— Вы все изложили ясно и кратко. Я вас понимаю, — монахиня улыбнулась и на мгновение призадумалась. — Я сразу же скажу вам, что мистер Мазер помог школе Св. Моники вступить во второе пятидесятилетие нашего века. Кто-то может сказать, что это сомнительное благо, но я всегда считала, что грешно жить только в прошлом. Образование — это обоюдоострое оружие. — Маркс услышал что-то похожее на приглушенный вздох, но матушка всего лишь подавила смех, когда вспомнила, как родилось у нее подобное сравнение. Глаза ее искрились скрытой улыбкой. — Да, это так, — пробормотала она. Маркс испытывал редкое чувство понимания и комфорта в, казалось бы, чуждом ему и даже запретном мире.

— Его манеры и поведение с девочками были достойны только похвал, — продолжила монахиня. — Девочки могут быть немалым испытанием, особенно, если учитель молод и хорош собой. Мазер не был религиозным человеком, но чувствовалось, что иногда он жалеет, что не стал им. Я понимаю, это совсем не то, что вы хотите о нем узнать.

— И это тоже, — заверил ее Маркс. — На самом деле это очень важно. — Ничто в Мазере никогда не наводило его на подобную мысль. Но он знал, что в этом человеке должно быть что-то такое, что могло привлечь к нему такую чувствительную и отзывчивую личность как Луиза, или же такую тонкую и проницательную натуру, какой, по его представлению, была Джанет Бредли.

— Он прожил за границей около года, учился в Лондоне, до того как пришел к нам.

— Около года? — переспросил Маркс.

— Я уверена, но мы можем посмотреть в наших бумагах, если вы хотите. — Она ждала его ответа.

— Мне кажется, что это был более короткий срок.

Монахиня встала.

— Что ж, давайте выясним. Вы согласны?

Маркс сожалел, что между ними так быстро возникли противоречия из-за голых фактов: словно сам Фицджеральд подтолкнул его в спину.

— Мне не хочется покидать эту комнату, — признался Маркс, подходя к окну. Каждое дуновение ветерка приносило сюда запах цветущей сирени.

— Я сама очень люблю бывать здесь, — сказала монахиня, уже достигнув двери.

Марксу пришлось последовать за ней.

Они прошли мимо часовни с дверью, украшенной изящной резьбой, где в узоре преобладали геральдические лилии. В длинном коридоре шаги Маркса отзывались гулким эхом, а шуршание одежды и легкие шаги монахини казались шепотом. Но ее четки звучали достаточно громко. Маркс вдыхал острый запах натертых воском полов. Двери некоторых классных комнат были открыты, и до Маркса доносились обрывки того, что говорили учителя. От острого взора матушки Амброзии не укрылись взгляды Маркса в открытые двери классных комнат.

— Как много молодых девушек, — заметил Маркс и улыбнулся.

Матушка воздела глаза к небу.

В ее кабинете Маркс, в ожидании, когда принесут личное дело Мазера, молча сидел у огромного письменного стола, заваленного бумагами.

— Это очень серьезно… То дело, которое вы расследуете? — промолвила наконец монахиня. — Возможно, я не должна об этом спрашивать.

— Питер Бредли, физик, убитый два дня назад, был другом Эрика Мазера. Мазер был одним из тех, кто общался с ним примерно за полтора часа до его гибели.

— Понимаю. — Монахиня не смотрела на него, взгляд ее был прикован к пресс-папье в виде стеклянного шара. Что-то, Маркс был уверен, произошло с ней, и теперь, после его расспросов, она пытается в чем-то сама разобраться, задавая себе вопросы. Взяв пресс-папье, она рассеянно смотрела на снежную бурю, поднявшуюся в нем. Солнце задело лучиком ее золотое обручальное кольцо — простой золотой обруч с маленьким крестиком на нем.

— Трагический случай, — сказала она, подняв глаза. — Но невольно задумываешься, — и это, возможно, глупо, — не может ли это привести к международным неприятностям. Я имею в виду обмен фильмами и все такое прочее.

— Доктор Бредли не работал в так называемой секретной области, — пояснил Маркс.

— Но он был физиком, который исследовал высокие энергии?

— Да.

— Ничего не стоит засекретить работу, — заметила монахиня. — И большое искушение засекречивать и людей тоже.

— Я не совсем вас понимаю, — заметил Маркс.

— Я просто хочу сказать, что у такого человека как доктор Бредли был, должно быть, непредубежденный, пытливый ум, он стремился к исследованиям лишь по одной причине: ему хотелось все знать. Расчетливые педанты, прагматики и любители все засекречивать покупают таких ученых вместе с их работой, в одном пакете. Я еще не встречала подлинного ученого, который бы не проявлял живого любопытства ко множеству вещей. Их нетерпение в общении с теми, кто менее просвещен, чем они, — это своего рода защита от серости обывателя. — Матушка улыбнулась. — Бесплатная лекция из старых запасов, как сказали бы мои девочки.

— Вы могли бы назвать Эрика Мазера ученым?

— Нет. Не совсем. Боюсь, несмотря на все его надежды достичь этого, я могу назвать мистера Мазера всего лишь дилетантом. Но, вы должны знать, он хороший педагог… для начинающих, для первокурсников.

— Да, об этом мне говорили везде, — подтвердил Маркс.

— Итак, посмотрим его личное дело? — Оно лежало перед монахиней все это время, пока они разговаривали.