Джон Макдональд - Вне закона

У него снова оставалось пять минут. Кирби посмотрел на Бонни Ли и внезапно мощная волна желания поднялась в нем. Его влекло к этой девушке неудержимо, но в бурном порыве чувства появилось что-то новое, прежде небывалое. Год назад в Риме его тоже тянуло к женщине, которую звали Энди, тянуло ничуть не меньше, но тогда, издерганный неудачами, он весь находился в каком-то болезненном перенапряжении. Постоянное разочарование раздувало значение секса до размеров чудовищной преграды, взять которую становилось чуть не главным делом жизни. Все прочие стороны его существования были ущерблены и унижены: он мало о них думал. Душа его превратилась в непропорционального уродца с огромной головой и хилыми недоразвитыми членами, на все его дела и поступки легла печать неуверенности и неудачи. Теперь все встало на свои места. Значимость секса уменьшилась, в душе восстанавливалась гармония частей. Секс переставал быть манией. Из сферы нездоровых вожделений и мечтаний Кирби вступил на твердую почву. Отдаваясь порыву страсти, он чувствовал счастливое умиротворение и безоглядное спокойствие. Даже в шутливой форме он не мог бы подумать сейчас о том, о чем раньше болезненно грезило его истомленное воображение.

Я был хромым, подумал Кирби, я видел, как все вокруг весело ходят, бегают, и прыгают, и сознание ущербности окрашивало каждый мой шаг. Я только изо всех сил старался делать вид, что у меня ноги в порядке, чтобы никто не заметил, что я — инвалид. Теперь же я твердо стою на ногах, я выздоровел, и хотя радость и желание двигаться по-прежнему не оставляют меня, я понял, что ходить — не значит жить. Жизнь этим не исчерпывается. Я стал полноценным человеком.

Кирби подошел к Бонни Ли, наклонился и, едва коснувшись ее неподвижных губ, перешел в мир света, движений и красок. Мягкость и тепло вернулись мгновенно, и она, вздрогнув, вскрикнула от неожиданности. Ее карие глаза сузились.

— Совсем незаметно, — прошептала она, — я чуть не выпрыгнула из туфель ты, паршивец! Это то, к чему никогда нельзя привыкнуть, милый.

Бонни Ли, вытерла крем с пальцев, вышла в соседнюю комнату и закрыла входную дверь. Вернувшись, скользнула в его объятия, легко поцеловала его в подбородок и широко, сладко зевнула.

— Кирби, я совершенно измотана. — Она высвободилась из его объятий, присела на кровать и снова зевнула. — Не подходи к окну, а то тебя заметит кто-нибудь их моих любопытных старушек.

— Нам есть о чем подумать, Бонни Ли.

Она сбросила босоножки и вытянулась на кровати.

— Не хочу ни о чем думать, пока не посплю. А ты не желаешь вздремнуть?

— Да, пожалуй. — Кирби подошел, сел на край кровати, наклонился и вторично поцеловал ее в губы.

Она усмехнулась.

— О, я вижу, ты совсем не так уж сильно хочешь спать.

— Бонни Ли!

— Нет, милый. Это будет напрасная трата сил и таланта. Пожалуйста дай мне поспать, а там посмотрим. И самому тебе необходимо поспать. Ты бы прилег на диван, отдохнул, успокоился.

— Я не могу терять время на сон, когда столько…

Внезапным жестом она заставила его замолчать, прикусила губу и сказала:

— Дай-ка мне часы, милый.

— Я бы не советовал тебе сейчас…

— Я ничего особенного и не собираюсь делать, глупый! И обманывать тебя не собираюсь. Дай их мне.

Поколебавшись, Кирби неохотно протянул часы Бонни Ли. Девушка сразу нажала на колесико. Ему почудилось, что он видит легкую тень движения, она уже лежала совсем в другом положении, свернувшись калачиком, часы в нескольких дюймах от ее расслабленной руки, глаза закрыты, дыхание медленное и спокойное сквозь полуоткрытые губы. Кирби позвал ее, но Бонни Ли не отвечала. Тогда он потряс ее за плечо. Простонав, она протянула руку к часам. В следующее мгновение она уже лежала совершенно обнаженная. Только что была одета, а через миг ее одежда очутилась в воздухе, падая на пол. Он снова разбудил ее, девушка что-то пробубнила сквозь сон, потянулась к часам и снова оказалась в другом положении. На этот раз, только он коснулся ее плеча, как она тут же проснулась. Веки слегка припухли, как после долгого сна. Она сладко зевнула и с наслаждением потянулась. Все это продолжалось, включая пробуждение, всего несколько минут.

Улыбнувшись ему, она негромким, чуть хрипловатым голосом протянула:

— Как хорошо! Целых три часа. Теперь давай ты. — Она подвинулась, освобождая ему место. — Устраивайся сразу поудобнее, милый. Эта чертова кровать и подушка становятся жесткими как камень. И лучше сразу разденься, — одежда страшно мешает.

Кирби растянулся на кровати и, полным поворотом стрелки обеспечив себе час времени, включил красный мир. Бонни Ли казалась вырезанной из полированного красного дерева. Она опиралась на локоть и улыбалась ему. Лежа в жесткой вмятине, образовавшейся под тяжестью его тела, Кирби пытался заснуть, но одежда действительно стесняла. Он поднялся с кровати и сделал попытку раздеться, но одежда была, как толстая жестяная фольга. Тогда он возвратился в привычный мир и повернувшись к Бонни Ли спиной, принялся быстро скидывать с себя все, что на нем было. От непривычки лицо его горело. Никогда еще ему не приходилось при дневном свете раздеваться перед женщиной. Справившись с этим делом, Кирби, торопливо и неуклюже бросился обратно в кровать, нырнул в красный мир и тут же заснул. Неожиданно пробужденный чьим-то прикосновением, он увидел лицо Бонни Ли на подушке в нескольких дюймах от своего лица.

— Поспи еще часок, милый, — прошептала она. — Или два, я могу подождать.

Он снова вернулся в красное безмолвие, а когда вторично проснулся, то увидел перед собой то же улыбающееся лицо.

— Ну как, здорово получается? — прошептала она.

Он зевнул, восхищаясь той быстротой, с которой она нашла применение часам дядюшки Омара. Прошло бы немало времени, прежде чем он сам додумался бы до чего-либо подобного.

— Дядюшка Омар обладал замечательной способностью обходиться почти без сна. Мы часто удивлялись по этому поводу.

— Да, неслабую штуку придумал твой старикан, Кирби! Всего минуты две прошло, как я проснулась, никак не больше. Хочешь еще немного поспать?

— Н-нет. Сейчас нет.

— Ты знаешь, и мне тоже не хочется, — прошептала Бонни Ли.

Она придвинулась к нему и прижалась теплым шелковистым бедром. Ее лицо находилось так близко, что ему был виден только огромный коричневый глаз, влажный и яркий. Он чувствовал тепло ее дыхания.

— Как замечательно тебя любить, Кирби. — Она сладко вздохнула. — Ты такой милый. И такой… немножко… испуганный. Я начинаю чувствовать, что это так важно, так важно. И вся становлюсь, как пастила или теплый суп, а сердце начинает стучать: тук-тук-тук — вот здесь, в горле, и, кажется, я вот-вот заплачу. Давай будем делать это медленно и нежно. И говори мне ласковые слова, а я их стану тебе повторять.