Гарольд Шехтер - Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По

Действительно, Барнум оказался на втором этаже, в Зале Американской Истории. Пригнувшись к небольшой витрине, водруженной на деревянную подставку, он что-то быстро записывал в блокнот. Поодаль я заметил Освальда, ассистента Барнума. «Великий живописец», вооруженный вместо кист и шваброй, сметал в кучу осколки разбитого стекла, щепки и другие свидетельства вторжения погромщиков.

Оглядевшись, я понял, что ущерб от вторжения современных вандалов сравнительно невелик. Никак не пострадал ялик (якобы тот самый), на котором Вашингтон пересек Делавер-ривер в Рождество 1776 года, все так же зияла жерлом пушка (как утверждалось, та самая), из которой стрелял Джон Пол Джонс в битве между «Боном Ричардом» и «Сераписом», [18] Дело в том, что корабль «Боном Ричард» капитана Пола Джонса в результате сражения затонул со всеми пушками. все так же возвышался в зале эшафот (претендующий на подлинность), с которого Натан Хэйл [19] Доблестный американский разведчик, повешен англичанами как лазутчик во время так называемой Американской революции XVIII века. провозгласил свою бессмертную декларацию патриотизма. Стеклянные витрины погромщики, однако, по большей части, разнесли вдребезги, стремясь поживиться тем, что легче унести и спрятать.

Барнум, увлеченный инспектированием витрины, заметил нас, лишь когда мы подошли вплотную. Он оторвал взгляд от витрины и воскликнул:

— По, малыш мой! Рад тебя видеть! А это вы, Кит? Святители небесные, да вас родная мать в этом наряде не узнала бы! Типичный городской франт!

— Смешался с аборигенами, — улыбнулся Кит Карсон. — Идея Эдди.

— Ввиду того, что Кит пользуется громадной популярностью, — объяснил я, — он неизбежно привлек бы к себе внимание своим западным облачением, что помешало бы нам в наших изысканиях. Поэтому я и решил, что лучше ему одеться поскромнее.

— М-да? — вид у Барнума был несколько озадаченный. Ему претила сама идея избегать внимания публики, вместо того чтобы его привлекать. — Что ж, в ваших обстоятельствах это, пожалуй, целесообразно, — со вздохом признал он. — В любом случае очень рад вас видеть, ребята. А чему-то порадоваться мне сейчас очень не мешает. Последние два дня мне мало радости принесли. Сплошные огорчения. Проклятые варвары! Вот, смотрите сами! — он показал на витрину.

Стекло небольшой витрины было разбито вдребезги, содержимое исчезло. Остался квадрат черного бархата размером около двух квадратных футов и табличка с каллиграфически выполненной от руки надписью: ПОДЛИННЫЙ ТЕКСТ ДЕКЛАРАЦИИ НЕЗАВИСИМОСТИ НА ПОДЛИННОМ ПЕРГАМЕНТЕ!

— Ох ты! — вырвалось у меня. — Есть из-за чего расстроиться. Ценность документа трудно представить. Значит, здесь хранился оригинал?

— Конечно! — с жаром заверил Барнум. — Смотря, конечно, что понимать под оригиналом. Это, правда, не оригинальный оригинал. Пытался я его добыть, да куда там! Эти бюрократы из правительства уперлись, и ни в какую! Национальное достояние, то, сё! Но у меня лучшая копия, какую можно добыть за деньги. Немец один делал, Анбиндер. Лучший каллиграф цивилизованного мира. И лучший пергамент, как и указано. Кучу денег заплатил.

— Понятно, — сухо заметил я, несколько раздосадованный тем, что сходу не уловил подлинного смысла подлинно барнумовской казуистики. [20] Автор обыгрывает многозначность английского слова «copy»: 1) экземпляр; 2)копия. — Пропажа, полагаю, не столь катастрофическая. Все же весьма сожалею, что ваш музей понес тяжкие потери.

— Да, много работы предстоит, — Барнум указал на своего помощника, который отставил швабру в сторону и занялся отшибленной головой восковой фигуры Эндрю Джексона, обезглавленной ударом какого-то бесчинствующего бандита.

— Ладно, нечего скорбеть о потерях, надо смотреть вперед и видеть светлые стороны, вот мой девиз. Во всяком случае, эти негодяи не добрались до моих подлинников, до исторических документов. У меня внизу их куча. Рукописный экземпляр инаугурационной речи Вашингтона, заметки доктора Франклина о знаменитом эксперименте с воздушным змеем, подлинный Mayflower Compact. [21] «Соглашение на „Мэйфлауэр“» (1620 г.) об учреждении формы правления в колонии поселенцев и о соблюдении установленных при этом норм и правил. Астор уж который год пытается его у меня выкупить. Каждый раз, когда я у него бываю, он обязательно улучит момент, отведет меня в сторонку и опять за свое: «Ладно, Финеас, кончай ломаться, назови цену. Я должен заполучить эту реликвию». Ха! Да я скорее свою жену продам!

Ввиду известной склонности короля зрелищ к гиперболизации я посчитал бы и эту последнюю фразу явным преувеличением, однако, будучи представленным миссис Барнум, я не имел причины сомневаться в искренности данного утверждения.

— Скажите мне, ребята, как ваша охота? Напали на след этого людоеда Джонсона?

— На данный момент о его местопребывании нам ничего не известно, — сообщил я Барнуму. — Однако мы упорно и тщательно исследуем все хоть сколько-нибудь заметные следы. Один из таких следов и привел нас сюда сегодня. Нас интересует ваш знаменитый укротитель, покойный Мазеппа Вивальди.

— Великий Мазеппа? Бог ты мой! А он-то каким боком замешан в эти ужасные дела?

— Может, и вовсе не замешан, — успокоил Барнума Кит Карсон.

— Да-да. Наш интерес к нему основан на неопределенной, неконкретной информации. Нам хотелось бы, чтобы вы рассказали все, что о нем знаете, не исключая мелочей.

— Да я о нем ничего и не знаю, — разочаровал меня Барнум. — Только рабочие контакты. Едва был знаком с беднягой. Девиз Барнума — не смешивай дело с отдыхом. Впрочем, Мазеппа казался неплохим парнем. Из старой бостонской семьи, насколько мне известно.

По официальной барнумовской мифологии Великий Мазеппа, отпрыск одного из правящих родов Италии, сбежал из дому, влекомый зовом бескрайнего моря, и в результате кораблекрушения оказался на африканском побережье, где присоединился к труппе бродячего цирка и выучился на укротителя. То, что эта легенда оказалась очередной фабрикацией, меня вовсе не удивило. Как и Оскар Шмидт, преобразившийся в капитана Аристидеса Констентенуса, почти все барнумовские исполнители и живые курьезы-экспонаты снабжались экзотическими биографиями, придававшими им налет таинственности и романтичности, возбуждавшими интерес публики.

— Хоть имя-то его настоящее вы знаете? — спросил я Барнума.

— Дадли. Томас Дадли. Пожалуй, и все, что я о нем знаю. — Он вздохнул и покачал головой. — Такой талантище, уникальный артист! Бог меня благослови, как на него народ валил… А женщины! Липли, как мухи! Насмотреться не могли. Конечно, красавец-мужчина, настоящий Аполлон! И кудри черные до плеч. Ужасная потеря, невосполнимая. С чего этот старый дурак Аякс вдруг вздумал пасть захлопнуть… До сих пор не могу успокоиться. Этот лев был кротким, как котенок. Конечно, пришлось его после этого пристрелить. После того как эти кошки отведают человеческой крови, они, говорят, становятся опасными.