Пьер Сувестр - Пустой гроб

Импозантный, видный, Миньяс любил щегольнуть модным туалетом; на нем было просторное пальто с хлястиком, сдвинутый на затылок цилиндр, под правым веком поблескивал золотой монокль, а в руке он небрежно держал великолепную трость, обтянутую крокодиловой кожей и изящно стянутую золотым кольцом.

Миньяс пробирался сквозь толпу, волнение которой все возрастало.

Добравшись до главной лестницы биржи, он обернулся и окинул бурливший внизу рынок взглядом властелина.

— Здесь есть, куда приложить силы, — негромко проговорил Миньяс. — Какие же все они идиоты!..

Лицо его тронула саркастическая улыбка и, развернувшись на каблуках, финансист стал спускаться по ступенькам, намереваясь покинуть храм Фортуны.

Но едва сделав несколько шагов и не дойдя до конца лестницы, он резко остановился.

Вдалеке кто-то окликал его:

— Миньяс! Эй, Миньяс!

— Вы? Какими судьбами?

Не трогаясь с места, финансист уже здоровался с элегантным господином, который тотчас подхватил его под руку и увлек за собой.

Это был еще один завсегдатай биржи, баснословно богатый перуанец, который, по слухам, получал фантастические выигрыши, проигрывал, не моргнув глазом, а сорвав куш, сохранял полнейшее хладнокровие.

С ходу Миньяс поинтересовался:

— Сколько сегодня, Луиджи?

— Пятьсот тысяч.

— В минусе или плюсе?

Перуанец улыбнулся:

— Разумеется, в плюсе… Не хотите же вы…

Не договорив, он, как все биржевики, выразительно пожал плечами.

— К тому же, сегодня игра была так хороша, что даже если б я проиграл, я не жалел бы об этом.

И он поспешил перевести разговор в другое русло.

— Кстати, Миньяс, вы что-нибудь слышали о недавних скандалах, потрясших весь Париж, к примеру, об инциденте в Жокей-клубе? Вы ведь, если не ошибаюсь, и сами в нем состоите?

Финансист Миньяс, который по происхождению был греком, во всяком случае, выдавал себя за такового — а на бирже ведь все верят друг другу на слово, — но знал, между тем, доступ в замкнутый мирок рафинированной публики, поспешил ответить:

— Я не состою в Жокей-клубе, Луиджи, и вообще не интересуюсь всякими глупостями.

— Но вы же знаете, на что я намекаю?

Лицо Миньяса выражало полнейшее недоумение.

— Клянусь, даже не подозреваю!.. Вчерашний вечер я провел в ложе у своей любовницы, в кабаре «Сигаль» — я туда время от времени заглядываю, никого не видел, ничего не знаю… А что, собственно, произошло?

Дойдя до последней ступеньки, мужчины остановились, но Луиджи вновь увлек за собой своего спутника.

— Пойдемте в бар, — предложил он. — Выпьем стаканчик-другой, и я расскажу вам, как было дело.

Через несколько минут приятели водрузились на высокие табуреты в баре неподалеку от Сены, куда после долгих часов говорильни финансисты любят заглядывать небольшими компаниями; здесь замышляют они таинственные комбинации, пытаются наперед угадать ход завтрашних сделок.

Луиджи вынул изо рта две соломинки, через которые потягивал необыкновенный напиток, рецепт которого держал в секрете, всякий раз вынуждая бармена строго следовать его указаниям, и приступил к рассказу:

— Так вот, любезный, собрание в Отей было необычно оживленным. Вы, полагаю, в курсе, что Жокей-клубу предстояло назначить нового президента. Имелось два кандидата.

— Одним из кандидатов, — продолжил Миньяс, — был, насколько мне известно, граф Мобан, а другим — миллиардер Максон.

Луиджи отпил еще глоток и усмехнулся:

— Но чего вы знать никак не можете и чего не знал никто, было окутано страшной тайной… Держитесь крепче, приятель, представьте себе, что граф Мобан, тот самый граф Мобан, которого все мы знаем и который любил гульнуть на широкую ногу, так вот, он оказался никем иным, как…

— Обыкновенным вором, — закончил Миньяс.

Луиджи снова пожал плечами.

— Это было бы еще полбеды, — сказал он.

— Тогда убийцей?

— Еще того хуже.

— Черт подери, Луиджи, я уж тогда и не знаю…

Перуанец оперся локтями о колени и, приняв эту странную позу, отчеканил:

— Дорогой мой, граф Мобан оказался самим Фантомасом!

От волнения финансист Миньяс спрыгнул с табурета.

— Не может быть! — воскликнул он. — Как вы сказали?

Перуанец повторил еще раз:

— Я говорю, что граф Мобан, тот самый граф Мобан, который на миг мелькнул в великосветской хронике Парижа, вовсе не был дворянином, как все мы думали. Граф Мобан оказался Фантомасом, и разоблачил его знаменитый Жюв, этот несравненный полицейский, заклятый враг Гения преступного мира, разоблачил с помощью своего неразлучного друга, известного журналиста Жерома Фандора.

Выдержав паузу, Луиджи расхохотался.

— Ну как, Миньяс, — спросил он, — не ожидали такого поворота событий? Пожалуй, моя информация — из раздела сенсаций…

Миньяс и впрямь застыл от изумления.

Спутник его разразился смехом.

— Вы не один такой, приятель, — заявил он, — члены клуба тоже в полной растерянности, я повстречал Кемена — знаете толстяка Кемена? — и он поведал мне, что вчерашний сеанс в клубе прошел отвратительно, так ведут беседу в комнате, где лежит покойник. Подумать только — Фантомас проник в Жокей-клуб, да это позор для клуба… К тому же, есть кое-что еще…

— А что же выборы? — прервал его Миньяс.

— Об этом я ничего не слышал, но теперь их исход предрешен, Фантомас ведь точил зуб на Максона, его-то он и хотел оставить в дураках; понятное дело, раз Фантомас разоблачен и граф Мобан пустился в бега, справедливости ради, Максон имеет все основания рассчитывать на победу… Я лично ничуть не сомневаюсь в его избрании. Ну и повезло же ему!

Лишь только Луиджи произнес эти слова, как к приятелям подошел толстый, лысый, безбородый человек с типично английским лицом; внешность толстяка отнюдь не внушала симпатий, природа наделила его поразительными глазками — маленькие, голубые, они моргали, не переставая, и никогда не смотрели собеседнику прямо в лицо; вдобавок он обладал особым нюхом на всякого рода темные делишки, умел вовремя к ним примазаться, а потом так же вовремя смыться, сорвав солидный куш и сумев выйти сухим из воды.

— Так вот вы, оказывается, где, — как ни в чем ни бывало сказал толстяк, — празднуете за стаканчиком вина сегодняшний успех на бирже… А я, дорогие мои, потерял на своей меди сорок пять тысяч… Ну и наплевать, все это пустяки.

— Это удача, — сухо поправил его Миньяс.

Толстяк не смог скрыть удивления:

— Удача? Вы считаете удачей потерять сорок пять тысяч франков?

— Черт возьми!.. Это избавит вас кое от каких ваших врагов.

Все трое прыснули, и толстяк продолжил:

— Знаете что, не будем говорить об удаче. Для тех, кто играет на бирже, удачи не существует… Удача — это кое-что получше. Слышали последнюю новость?