Артур Дойль - Семейный ритуал

Исполняется 100 лет знаменитому Шерлоку Холмсу. Этот замечательный литературный герой, добрый друг миллионов читателей всего мира, многому научил людей, помог им стать мудрее, принять подлинные и отвергнуть ложные жизненные ценности.

Впервые двое неразлучных соратников и единомышленников, связанных верной и трогательной дружбой, Шерлок Холмс и доктор Уотсон, «увидели свет» в повести «Этюд в багровых тонах» в 1887 году. С тех пор эти герои привлекают к себе неослабное дружеское внимание многомиллионной читательской аудитории. Холмс настолько популярен, что его воспринимают уже скорее как живого человека, нежели как литературный персонаж, пусть и имевший реальных прототипов в лице доктора Белла и самого Артура Конан Дойла. Причины этой популярности известны. А формы, которые она принимает, очень разнообразны и порой забавны. Холмсу ставят памятники, ему до сих пор пишут письма с просьбами о помощи. В Лондоне, на Бейкер-стрит 221-а, существует специальная контора, где каждое из этих писем внимательно читается, а отправитель получает ответ. Любопытно, что, когда понадобилось установить мемориальную доску на доме Холмса в честь его «человеческого» столетия (ведь в «Этюде в багровых тонах» он появляется уже сорокалетним), энтузиасты после долгих поисков сумели-таки найти дом под номером 221-б, хотя прежде считалось, что эта улица кончается домом 221-а! Это ли не свидетельство искренней, доброй и благодарной преданности читателей одному из самых обаятельных героев мировой литературы?

К сожалению, тяга людей к тем гуманным идеалам, которые олицетворял собою Холмс, подчас эксплуатируется на Западе чисто коммерчески. Великого сыщика искусственно возрождают в новых произведениях. В них он остается блестящим мастером своего дела, но сама личность Холмса теряется, превращаясь в суррогат, бледную тень.

Сейчас на русский язык переведены все произведения Артура Конан Дойла о Холмсе, за исключением последнего рассказа — «Семейный ритуал» из сборника «Архив Шерлока Холмса». Он — перед вами. Думается, читатель будет рад новой встрече с давно любимым героем, встрече на этот раз действительно последней. Холмс снова с нами.

Меня нередко удивляло одно противоречие в характере моего друга Шерлока Холмса. Обладая самым отточенным и упорядоченным умом в мире, проявляя строгость в одежде, он при этом был неряхой во всем, что касалось его привычек. Я и сам не могу считаться образцом опрятности: суматошная служба в Афганистане вкупе с природной склонностью к поэтическому беспорядку сделали меня куда более неряшливым, чем подобает врачу. Но я полагаю, что всему есть предел, и поэтому начинаю злиться, когда вижу, что человек хранит сигары в ведерке для угля, табак — в персидской туфле, а оставшиеся без ответа письма пришпиливает перочинным ножом к самой середине деревянной каминной доски. Кроме того, мне всегда казалось, что упражняться в пальбе из пистолета следует на свежем воздухе, и когда Холмс во время очередного приступа хандры начинает украшать противоположную стену патриотическим вензелем VR [1] Да здравствует король (лат.). Прим. перев. , я менее всего склонен думать, что вид нашей комнаты и воздух в ней становятся от этого лучше.

Но сильнее всего меня удручало отношение Холмса к бумагам. Уничтожать документы, связанные с законченными делами, он боялся, однако лишь раз в год находил в себе силы разобрать их и привести в порядок. Вот и получалось, что бумаги копились до тех пор, пока все углы не оказывались заваленными тюками с рукописями. Однажды зимним вечером, когда мы вместе сидели у огня, я набрался храбрости и предложил Холмсу потратить пару часов на то, чтобы сделать нашу комнату более пригодной для жилья. Он не мог отрицать, что просьба моя справедлива, а посему, состроив унылую гримасу, отправился в свою спальню, откуда вскорости вернулся, волоча за собой громадную жестяную коробку. Он поставил ее на пол посреди комнаты и, плюхнувшись перед ней на табуретку, откинул крышку. Я заметил, что короб уже на треть полон кипами бумаг, связанных красными ленточками в отдельные пачки.

— Здесь у меня множество дел, Уотсон, — сказал Холмс, бросив на меня озорной взгляд. — Знай вы, что тут хранится, вы бы, наверное, сейчас упрашивали меня вытащить из этого ящика старые бумаги, а не запихивать в него новые.

— Значит, это летопись ваших ранних дел? — спросил я. — Сколько раз я мечтал заполучить эти отчеты!

— Да, мой друг, все это написано рукой любителя еще до того, как мой биограф принялся восхвалять меня. — Он начал любовно извлекать из короба связку за связкой. — Здесь не только победы, Уотсон, здесь попадаются неплохие головоломки. Вот отчет об убийстве Тарлетонов; вот дело Вамбери, виноторговца; вот рассказ о приключениях русской старушки, а вот — необычайно любопытное дело об алюминиевом костыле, культяпом Риколетти и его противной женушке. А это… О, это и в самом деле находка!

Он достал крошечную деревянную шкатулку со скользящей крышкой, как у детского пенала. Из шкатулки Холмс извлек смятую бумажку, старомодный медный ключ, деревянный колышек с мотком бечевки и три ржавых металлических кружка.

— Ну-с, мальчик мой, что вы думаете об этом собрании? — спросил он.

— Очень любопытная коллекция.

— Но еще более любопытным покажется вам связанный с ней рассказ.

— Выходит, эти реликвии имеют свою историю?

— И такую, что они сами стали историей.

— Что вы хотите этим сказать?

— Они остались мне на память о деле, связанном с ритуалом Масгрейвов.

— Был бы рад услышать ваш рассказ о нем.

— И примиритесь с беспорядком? — задорно воскликнул он, — Ненадолго же хватило вашей тяги к чистоте, Уотсон. Но я буду счастлив, если вы присовокупите это дело к вашим анналам, поскольку оно содержит некоторые пункты, делающие его единственным в своем роде. Другого такого не найти в уголовной хронике Англии, да и любой другой страны, наверное.

Вы помните, как дело «Глории Скотт» и мой разговор с тем несчастным, о судьбе которого я вам поведал, впервые заставили меня всерьез задуматься о профессии, ставшей впоследствии делом всей моей жизни. Мы с вами познакомились, когда слава моя уже разнеслась вдаль и вширь, а общественность и полицейские власти признали во мне высшую инстанцию по распутыванию сложных дел. Поэтому вам вряд ли удастся понять, сколь тяжко мне приходилось на первых порах и как долго я не мот сдвинуть дело с мертвой точки.

Впервые приехав в Лондон, я поселился на Монтэгю-стрит, мой дом стоял за углом Британского музея. Там я и жил, заполняя дни вынужденной праздности изучением разных наук, которые считал полезными для успешного ведения дел. Время от времени мне доводилось разгадывать задачки, к решению которых меня по большей части привлекали мои однокашники, ибо в последние годы моей учебы в университете ходило немало разговоров обо мне и моих методах. Дело о ритуале Масгрейвов было третьим по счету, и именно благодаря интересу, который возбудила цепь необычайных событий, и тому обстоятельству, что, как оказалось, речь шла о больших ценностях, я начал свое восхождение к тем высотам, которых ныне достиг.