Артур Дойль - Изумрудная диадема

— ХОЛЬМС, — сказал я однажды, смотря в окно, выходящее на улицу, — сюда бежит сумасшедший. Странно, что его родные пускают его одного выходить из дому.

Мой приятель лениво поднялся со своего кресла и, положив руки в карманы своего халата, стал смотреть через мое плечо. Было ясное, морозное, февральское утро и вчерашний снег толстым слоем лежал еще на земле, блестя на солнце. Туда дальше к центру Бэкер-стрита, езда экипажей обратила его в коричневую ленту, но по бокам и на более высоких краях тротуара он был все еще так же девственно бел, как когда только что выпал. Серый тротуар был выметен и выскребен, но был все так же опасно скользок; поэтому прохожих в это утро было менее обыкновенного. Действительно, со стороны главной станции шел только один единственный господин, странный вид которого привлек мое внимание.

Это был человек лет около пятидесяти, высокий, статный, представительный, с строгими чертами лица и повелительным видом. А между тем действия его представляли совершенную противоположность с достоинством его фигуры и его одежды весьма приличного джентльмена. Он бежал, сильно размахивая руками, энергично потрясал головой и делал самые необыкновенные гримасы.

— Что такое могло с ним случиться? — спросил я.

Он смотрит на номера домов.

— Я думаю, что он идет сюда, — сказал Хольмс, потирая себе руки.

— Сюда?

— Да, сюда. Я даже думаю, что он идет посоветоваться со мной по своему делу. Мне кажется я узнаю признаки… ага! что я говорил!

В эту минуту джентльмен на улице, пыхтя и задыхаясь, приблизился к нашей двери и так дернул за звонок, что звук его отозвался во всем доме.

Несколько мгновений спустя, он был в нашей комнате, все еще пыхтя и жестикулируя, но с таким пристальным взглядом, полным горя и отчаяния, что улыбка наша превратилась в жалость и ужас. С минуту он не мог выговорить слова, но метался я хватал себя за голову, как безумный. Затем он вдруг с такой силой ударился головой об стену, что мы оба моментально бросились к нему и оттащили на середину комнаты. Шерлок Хольмс усадил его в кресло и, сев около него, стал гладить его по руке и говорить с ним тихим, успокоительным тоном, как с ребенком.

— Вы пришли рассказать мне, что с вами случилось, — говорил он, — неправда ли? Вас утомила быстрая ходьба, отдохните немножко, а затем я буду очень рад ознакомиться с той небольшой задачей, которую вы хотите предложить мне.

Джентльмен сидел с минуту, тяжело дыша и стараясь побороть свое волнение. Затем он провел платком по лицу и повернулся к нам.

— Вы без сомнения считаете меня сумасшедшим? — сказал он.

— Я вижу, что вы очень взволнованы чем-то, — отвечал Хольмс.

— И еще как взволнован! — отвечал он, — то, что со мной случилось так неожиданно и так ужасно, хоть кого сведет с ума. Личное несчастие я перенес бы с мужеством, несчастия — удел всех людей; потерю общественного уважения я бы тоже встретил спокойно, хотя характер мой таков, что я еще никогда не сносил оскорбления. Но когда и то и другое вместе постигает человека и еще в такой ужасной форме, то это не может не потрясти его до глубины души. Кроме того и не я один страдаю от несчастия: страдает высшее лицо в государстве, если не будет найден путь к спасению.

— Пожалуйста, сэр, успокойтесь, — сказал Хольмс, — и постарайтесь дать мне ясное понятие о том, кто вы и что с вами случилось?

— Мое имя, — отвечал гость, — вероятно, вам знакомо. Я Александр Хольдер, глава банкирского дома Хольдер и Стивенсон.

Имя, без сомнения, было нам знакомо, так как принадлежало главному члену товарищества самой крупной частной банкирской фирмы Лондона. Что же такое могло случиться, что привело одну из выдающихся личностей города в подобное состояние?

Мы с нетерпением и любопытством стали ждать, чтобы он сделал над собой новое усилие прежде, чем продолжать.

— Я чувствую, что время дорого, — начал он опять, — поэтому то я и поспешил, как только полицейский инспектор сказал мне, что я должен заручиться вашим содействием. Я приехал в Бэкер-Стрит по подземной дороге, а оттуда пошел пешком, так как кэбы слишком медленно двигаются по снегу. Поэтому-то я так и запыхался, что не привык ходить пешком. Теперь мне лучше и я постараюсь изложить вам факты как можно кратче и яснее.

Вы конечно знаете, что в процветающем банкирском доме настолько же важно найти выгодное помещение для наших фондов, насколько и увеличить число наших залогодателей. Одна из наиболее выгодных наших операций состоит в том, чтобы давать деньги под верные залоги. В этой отрасли мы работали весьма успешно за последние годы и снабжали деньгами многих богатых людей под залог картин, библиотек, драгоценных вещей и т. п.

Вчера утром я сидел в моей конторе, когда один из клерков подал мне карточку. Я подпрыгнул от удивления, когда прочитал имя, написанное на ней, так как это был никто иной — но мне кажется, я и вам не скажу ничего, кроме того, что это было одно из высочайшпх, благороднейших и славнейших имен Англии. Я был смущен этой неожиданной честью и готовился уже выразить это вошедшему; но он тотчас же заговорил о деле с видом человека, которому хочется поскорее отделаться от неприятной обязанности.

— Мистер Хольдер, — сказал он, — мне говорили, что вы даете деньги взаймы.

— Да, мы делаем это под верные залоги, — отвечал я.

— Мне крайне необходимо, — продолжал он, — получить сейчас же пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Я конечно мог бы занять такую ничтожную сумму во всякое время у моих друзей; но я предпочитаю сделать это сам, без посторонней помощи. В моем положении, вы понимаете, неудобно принимать одолжения.

— На какой срок, позвольте спросить, желаете вы получить эту сумму? — спросил я.

— В следующий понедельник я должен получить крупную сумму, и тогда я в состоянии буду вернуть вам ваши деньги с процентами, какие вы только захотите сами назначить. Но во всяком случае, мне необходимо получить деньги сейчас.

— Я был бы весьма счастлив ссудить вам эту сумму из моих личных средств, — отвечал я, — но, к несчастию, для меня она слишком велика. Если же я должен действовать от имени фирмы, то для моего товарища я обязан требовать, чтобы даже и относительно вас приняты были все требуемые делом предосторожности.

— Я сам предпочитаю, чтобы это было сделано так, — сказал он, — подымая со стула, около себя, черный кожаный четырехугольный футляр. — Вы без сомнения слышали об изумрудной диадеме?

— Одна из самых драгоценных вещей государственной казны, — воскликнул я.

— Точно так, — отвечал он. Он открыл футляр и там на мягком ложе из бархата телесного цвета лежала та драгоценность, о которой он только что говорил.