Иван Бушман - Холодное блюдо

- Нам целиком выплатили сумму в тридцать тысяч баксов, граждане, — довольно ухмыльнулся Корсак. — За примерные труды и боевые подвиги. Воскликнем по этому поводу троекратное «ура» и вернемся к текущим заботам. Что там у тебя за идея, Игорь?

Субботнее утро у бизнесмена Завгороднего выдалось уже не таким безоблачным, как вчера и позавчера.

Во-первых, Оля со спиногрызами никуда не поехали. Младший совсем расхворался (как подозревал Завгородний, просто от нежелания навещать бабушку). Рассчитывавщий все выходные провести у Аллы Михаил медленно сатанел, занимаясь то уборкой, то готовкой, то читая Петьке вслух.

Во-вторых, французы так и не позвонили. Доселе предельно обязательный Николя с переводчиком, обещавший набрать его в одиннадцать утра, как сквозь землю провалился. Завгородний даже в ванную ходил с телефоном, чтобы не пропустить звонок, но ни к двенадцати, ни к часу, ни даже к двум часам никто не позвонил.

Алла, которой он пообещал приехать прямо с утра, явно расстроилась и обиделась. В три Завгородний плюнул и сорвался к ней, наплетя Оле, что французы наконец-то прорезались, и он едет улаживать дела.

Хоть какая-то разрядка. А этот Николя, видимо, просто не сообразил, что двадцать шестое приходится на субботу, и всё решится в понедельник. Наверное, так. В этой мысли было облегчение его тревоги, и Михаил с радостью за нее ухватился.

А в шесть позвонила Оля.

— Как ты там? — каким-то очень странным голосом спросила она.

— Я? Нормально, — напрягся Завгородний. Алла тем временем ловким язычком ласкала его второе ухо. Михаила всегда возбуждало, когда звонила жена, и он разговаривал с ней, не прекращая ласк с любовницей, в этом было что-то восхитительно-развратное. Но не сейчас.

— Что такое? — сказал он, отстраняя рыжую голову Аллу. — Что-то случилось? С кем?

— Ну, как тебе сказать… наверное, не «случилось», а «случается в данный момент», — с какой-то печальной иронией произнесла жена. — В данный момент случаешься ты, дорогой мой Миша. И я даже знаю, с кем.

— Не понял юмора, — строго сказал Завгородний, хотя сердце у него оборвалось и ухнуло в пятки.

— Приезжай домой, объясню, — всё тем же донельзя странным голосом сказала Оля. — Можешь не торопиться, заканчивай там свой французские дела… или правильнее будет сказать «кончай»? В общем, подъезжай, Мишель, поговорить надо.

И она сбросила вызов.

— Б**дь, — только и смог сказать Завгородний. Не задался денек, ох, не задался…

— Что-то случилось? — спросила Алла. — Ты сам на себя не похож.

— Олька, кажется, что-то заподозрила, — мрачно сказал Михаил. — Поеду домой разбираться.

Всю дорогу он прокручивал в голове состоявшийся телефонный разговор. Откуда ветер дует, кто капнул? Хуже всего было, конечно, вот это «и я даже знаю, с кем». Обычные женские подозрения еще можно было бы как-то развеять — пусть пришлось бы и не видеться с Аллой даже несколько месяцев.

«Да хрен с ней вообще, с этой Аллой, если что» — думал он, нещадно гоня автомобиль под удивленные гудки прочих участников дорожного движения. «Надо будет — брошу совсем, она не стоит того, что дает мне Олька. У нее все мои активы, квартира на нее оформлена…можно и потерпеть. Лишь бы уговорить. Успокоить. Уверить, что всё в порядке. Черт возьми, да я даже покаяться могу во всех грехах, если это поможет!»

Однако у подъезда его ждал очередной дерьмовый сюрприз этого дня. Оля как раз выносила из подъезда две объемистые сумки, с которыми они обычно ездили на отдых. Завидев его автомобиль, она остановилась, глядя на него из-под руки.

— Зайка, ты чего… — пролепетал он, тормозя перед ней. — Ты куда собралась? Останься!

Оля коротко расхохоталась совершенно не свойственным ей хриплым смехом. От одного этого Завгороднего пробрал по коже лютый мороз. Кажется, приплыли…

— Я — никуда не собралась, — заявила тем временем его жена. — Это твои вещи. Всё твое барахло, которое по закону принадлежит тебе. Если претендуешь на остальное — можешь попробовать через суд, но шансы у тебя маленькие.

— Оль…давай поговорим… — потрясенно пробормотал Михаил. — Всё можно уладить, давай только поговорим!

— Уладить уже ничего нельзя, — отрезала Оля, и Михаил понял, что, кажется, действительно — приплыли. — Говорить тоже не о чем, в общем-то. Бери шмотки и дуй обратно к своей рыжей шлюхе.

«Рыжей». Она знала про Аллу даже это!

— В понедельник я подаю на развод, — закончила Оля. Развернувшись на каблуках, она вошла в подъезд и со всей силы ахнула дверью.

И что теперь делать?

Привычный мир бизнесмена Завгороднего валился в тартарары. Он сел за руль и положил голову на руки. Ладони явственно подрагивали. Не врезаться бы в столб ненароком…хотя отчего бы и не врезаться? Всё равно всё идет прахом.

Закурлыкал телефон. Взглянув на номер, Михаил горько усмехнулся — это был Николя. Вот стоило тебе утром позвонить, а, как договаривались! Глядишь, и не случилось бы ничего…

— Алло, — сказал он. — Бонжур, Николя.

— Привет, Миша, — сказал незнакомый уверенный голос.

— Э-э…привет, — удивленно отозвался Завгородний. — Кто это?

— Не узнал? Богатым буду, — нехорошо усмехнулся уверенный. Чем-то он был всё же смутно знаком, проскальзывали какие-то полузабытые нотки и обороты, словно в речи школьного друга, с которым не виделись всю жизнь. Хотя отчего-то казалось, что он слышал этот голос совсем недавно. Что за черт…

— А вот Сорока сразу узнал, с первого слова, — продолжал собеседник. — Залебезил тут же, запричитал…

Сердце, и до этого тоскливо нывшее, рухнуло в пятки, словно с американских горок, уже второй раз за день. Он вспомнил.

— Р…Румяный? — заикаясь, выдавил бизнесмен. — Ты же… ты же…

— Я уже освободился, — ухмыльнулся собеседник. — Амнистия — великое дело, знаешь ли. Восемнадцать лет вместо пожизненного — не так и плохо, согласись?

— Если ты хочешь поквитаться, то знай, я не виноват, не виноват, не виноват! — истерически проблеял Завгородний. Чтобы остановить заклинившее «не виноват», ему пришлось дать самому себе пощечину. Соберись, Миша…

— О, Сорока тоже так говорил, — усмехнулся Румяный. — До самого конца. Никто не виноват, конечно. Всегда виноваты другие, только не ты сам. Такова, к сожалению, подленькая человеческая природа, и это не исправить. C'est la vie.

Только когда Румяный произнес французскую фразу, Завгородний понял, где он слышал недавно его голос. Точно так же говорил «Николя», собиравшегося купить «Монолит» — ну да, точно, и звонил он с его номера… Всё это, получается, одна большая подстава… И Оле, наверняка, он информацию слил…

— Так это ты Оле… сообщил? — выдавил он.

— Конечно, — легко согласился собеседник. — Ты мою жизнь разрушил, а я вернул тебе должок. Только, уж извини, процентов набежало, за восемнадцать-то лет. К каждому из вас. К Сороке-то уже нет претензий, остались ты да Короткий…