Констан Геру - Замок Шамбла

Дошло даже до того, что негодующие аристократы и богомолки скоро стали видеть в графинях де Шамбла мучениц и праведниц, называя их жертвами свирепой черни и неправедных судей. Лицемерная роль, разыгранная графиней, начала приносить плоды. Для тех, кто был обманут ее набожностью, госпожа Негли была непогрешима и свята.

Теперь на время оставим Пюи и перенесемся на опушку соснового леса между Лардеролем и Шамбла. На поросшем вереском холме, рыжеватый цвет которого выделялся на темной зелени сосен, стояла хижина. Дверь была не заперта, и внутри можно было видеть восьмерых человек — семерых мужчин и одну женщину.

Это была Клодина Бессон и ее сыновья. Они стояли в нескольких шагах от двери, а мать сидела в кресле, что вместе с плохой кроватью, с маленьким столом и несколькими скамьями составляло всю обстановку хижины. Сморщенная и величественная голова старухи, ее мрачные и энергичные черты носили отпечаток неизмеримой грусти. После продолжительного молчания Клодина Бессон, глаза которой до тех пор были устремлены в землю, вдруг приподняла голову и обратилась к своим семи сыновьям.

– Итак, — сказала она им почти свирепым тоном, — вы никак не можете спасти Жака?

Братья переглянулись, но никто не отвечал.

– Однако, — продолжала Клодина, — Жак ваш брат! Жак желал всем вам добра. Он поклялся избавить вас от нищеты, из-за которой вас недолюбливает и презирает вся округа. Поэтому он поддался гордыне, для этого ему захотелось стать хозяином в Шамбла, и он поверил уговорам этих женщин. Поэтому-то судьи и хотят отрубить ему голову.

Клодина встала и, бросив на сыновей взгляд, в котором сверкали и гнев и отчаяние, закричала:

– Да, из-за всех вас он сидит в тюрьме, а вы занимаетесь только тем, что жалеете и оплакиваете его. Если вам этого достаточно, то мне нет, мне нужны не слезы, а дела.

Она произнесла эти последние слова с мрачным и решительным выражением, потом прибавила, понизив голос:

– Я хочу, слышите? Хочу, чтобы Жак был свободен и ему не угрожала опасность.

– Матушка, — ответил Бессон, по прозвищу Седа, — сегодня ночью будьте в этой комнате. К вам придет человек, которого будут сопровождать ваши семеро сыновей.

– Зачем он сюда придет? — спросила Клодина отрывистым и решительным голосом.

– Он придет проститься с вами.

– Со мной?

– Проститься, потому что через пять минут он ускачет прочь на заранее приготовленной лошади.

– Но кто же этот человек?..

– Этот человек Жак, матушка!

– Жак!.. Мой сын!.. Он будете свободен!.. — прошептала Клодина с волнением, которое придало ее лицу какую-то дикость.

– Он будет спасен.

– И ты говоришь, что сегодня ночью?..

– Да.

– Жак спасен!.. Спасен от смерти, от страшного эшафота, который преследует меня во сне, который я вижу беспрестанно, представляя себе, как палач будет показывать народу голову, голову моего сына!..

Она задрожала от ужаса при этой зловещей картине, потом, приблизившись к сыну, сказала:

– Говори же, Седа, каким образом Жак сделается свободным?

– Двадцать человек, все молодые, сильные и решительные, за которых я ручаюсь, в полночь нападут на тюрьму. Это мои братьи и их преданные друзья.

– Но в тюрьме же есть караульные.

– Четыре жандарма и тюремщик, которых легко застать врасплох и обезоружить, потому что они каждый вечер пьют и играют. Мы все разузнали, мы все предусмотрели. Повторяю вам, матушка, сегодня в два часа ночи вы обнимете Жака, клянусь вам своей головой.

– Это неразумно и очень рискованно, Седа, — сказал голос, раздавшийся позади братьев.

Они обернулись и с изумлением увидели стоявшую на пороге женщину. Удивление их еще больше усилилось, когда они узнали в этой женщине Мари Будон.

– Служанка графинь де Шамбла! — в один голос воскликнули семь братьев.

Клодина, бледная, дрожащая, смотрела на Мари Будон и не могла произнести ни слова. Наконец она подошла к Мари и сказала ей глухим голосом, в котором звучала ненависть:

– Зачем ты сюда пришла? Что значат сказанные тобой слова?

– Что значат мои слова, Клодина? — невозмутимо переспросила Мари.

– Да, говори, говори, демон! — продолжала старуха мрачным голосом, устремив на Мари Будон взгляд, полный жажды мщения.

– Ну, они значат, что Седа не сдержит своей клятвы и что ты напрасно будешь ждать Жака сегодня ночью.

– А я говорю тебе, что нынче ночью мы возьмем тюрьму.

– О! — сказала Мари Будон. — Не нужно набирать двадцать человек, чтобы войти туда, ты можешь явиться туда завтра один и без оружия — тебе откроют все двери, даже дверь камеры Жака.

– Но каким образом?.. Почему?.. — пролепетал Седа, оторопев.

– Почему? Потому что Жака там больше нет, потому что теперь он отправлен в город Риом, где его будут судить.

Это известие словно громом поразило всех братьев.

– Ты это точно знаешь? — спросила Клодина Бессон после долгого молчания.

– Я видела его в повозке в сопровождении шести жандармов, и весь город видел его.

– Итак, — продолжала старуха, окинув Мари Будон свирепым взором, — итак, Жак, сын мой, безвозвратно погиб, а ты, Мари Будон, ставшая причиной его гибели, осмелилась принести нам такое известие.

Она добавила, обращаясь к одному из своих сыновей:

– Мишель, запри дверь.

Потом, обратившись к Мари Будон, Клодина сказала ей со страшным и неумолимым спокойствием:

– Ты плохо знаешь мать и братьев Жака, если надеялась выйти отсюда живой.

Дверь заперли, а семеро братьев Бессон окружили Мари Будон. Мрачную и странную картину представляли в темной комнате обе женщины, стоя друг против друга. Семь человек, сильных и высоких, в свирепом молчании ждали слова или знака, который мог стать смертным приговором. Но не менее странное зрелище представляла собой Мари Будон, спокойно стоявшая со скрещенными на груди руками и с любопытством оглядывавшая окруживших ее людей, один вид которых должен был заставить ее побледнеть от испуга.

– Матушка, — сказал наконец Седа, — что надо сделать с этой женщиной?

– Возьми заступ, — ответила старуха.

Молодой человек сходил за заступом, стоявшим в углу.

– А что теперь? — спросил он.

Устремив глаза на Клодину, все с волнением ждали приговора, который вот-вот должен был сорваться с ее губ. Все, кроме Мари Будон, которая со странным равнодушием и любопытством следила за приготовлениями к своей смерти.

– Сходи в погреб и вырой там могилу, — велела Клодина, не спуская глаз с Мари Будон. — А вы, дети, — обратилась она к своим сыновьям, — когда могилу выроют, отнесите туда эту проклятую тварь и заройте ее заживо.

С пылающими глазами, дрожащими губами, протянув дрожащую руку к Мари Будон, старая Клодина была страшна, отдавая это приказание. Повисла мертвая тишина. Хотя лица братьев выражали непоколебимую решимость, они побледнели от волнения, и только по повелительному знаку матери Седа направился к двери погреба с заступом в руке. Но в эту минуту Мари Будон вдруг спросила самым спокойным и естественным тоном: