Констан Геру - Замок Шамбла

СВИДЕТЕЛЬНИЦА : Я никогда не употребляю подобных выражений!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ : Следовательно, вы не говорили «почему он не умер раньше»?

О. : Не говорила.

БАК : Известно ли вам, что за несколько месяцев до смерти вашего мужа его терзали зловещие предчувствия?

О. : Я не жила с ним и не могла этого знать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ : Угодно ли задать свидетельнице какие-нибудь другие вопросы? (Молчание.) Можете занять свое место.

Один из ПРИСЯЖНЫХ : Мне хотелось бы знать, не дали ли господину Марселанжу неудобную комнату в то время, когда он был в Пюи?

О. : Ему дали единственную свободную комнату.

Теодора де Марселанж села возле своей матери. Ни в той ни в другой нельзя было заметить ни малейших признаков волнения. Последняя ирония судьбы, так часто унижавшей графиню ла Рош-Негли перед ее соперницей, состояла в том, что ей выпало сидеть напротив госпожи Тарад. Но графиня решила до конца сохранять бесстрастное лицо и презрительную улыбку.

Аббат Гед, свидетель защиты, духовник подсудимого, расхваливал его прекрасные качества и уверял, что исповедовал его в тюрьме. Это заявление опроверг тюремщик, согласно показаниям которого аббат Гед с Бессоном в тюрьме не общался. Две монахини ордена Св. Иоанна Иерусалимского старались подвергнуть сомнению показания Маргариты Морен, приводя разные разговоры, нелепость которых могла бы заставить сомневаться в рассудке этой свидетельницы.

Жак Бернар повторил постыдное деяние, за которое Арзак осужден на десять лет. Он обвинил Клода Рейно, самого важного из свидетелей против подсудимого, в том, что Клод предлагал ему, Бернару, и еще какому-то Масану свидетельствовать против Бессона, как Клод сам сделал это за мешок муки.

КЛОД РЕЙНО ( с твердостью ): Это лжец, я не говорил ему об этом ни слова, он все выдумал. У меня есть свидетели, которые могут подтвердить, что графини де Шамбла дали ему шестьсот франков за то, чтобы он нашел лжесвидетелей.

БЕРНАР : Это ложь!

Председатель заявляет, что Бернар, допрашиваемый на следствии три раза, не говорил ни слова об этом.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ : Подумайте, Бернар, вы отец семейства.

БЕРНАР : Да, и очень большого.

Председатель прочел статью из Уложения о наказаниях, карающую лжесвидетельство, и заметил:

– Видите, Бернар, вы можете быть осуждены на каторжную работу от пяти до двадцати лет.

БЕРНАР : Я сказал правду и говорил все это судебному следователю в Пюи; он не хотел этого записать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ : Поймите же, что это невозможно. Судебный следователь не мог и не имел права так поступить.

БЕРНАР : То есть у писаря… как вы его называете, у письмоводителя волосы стали дыбом от упорства судебного следователя не давать ему писать того, что я говорил.

Эти слова, произнесенные свидетелем, словно заученные, занесли в протокол. Уличенный во лжи двумя свидетелями, Обрие и Тувэ, Бернар сверх того был опознан приставом, который видел, как тот шел в кабак с одним из братьев Бессон. Тогда по приказанию председателя к Бернару подошел жандарм и арестовал его.

БЕРНАР : Да будет воля Божья!

Все это произвело огромное впечатление на публику, которая в этом дерзком и бесстыдном спектакле, как и во всех показаниях «кружка Шамбла», увидела настоящий заговор с целью спасти подсудимого, а вместе с ним и обеих женщин, которые чувствуют, что им угрожает та же участь, что и Бессону.

Список свидетелей закончился, но самый важный свидетель не явился — это Мари Будон. Почему ее нет? В чьих интересах скрыть ее от суда? Кто опасается ее показаний, которые могли бы пролить свет на суть дела? Именно эти вопросы задал суду Теодор Бак.

На них должны отвечать графини де Шамбла, и Теодору де Марселанж вызвали снова. Она вошла с графиней; в зале сразу же воцарилась тишина. Несмотря на надменность и высокомерное спокойствие, мать и дочь, очевидно, очень взволнованы.

Пока госпожа Марселанж подходила к перилам, ее мать оставалась сидеть на скамье свидетелей напротив госпожи Тарад, чей печальный, спокойный и исполненный достоинства вид внушал графине какой-то неумолимый страх. При имени Мари Будон, произнесенном председателем, госпожа Марселанж слегка вздрогнула, но тотчас овладела собой и голосом громким и твердым ответила на все заданные ей вопросы.

– Эту женщину нигде не могли отыскать, — заявил председатель. — Не можете ли вы сообщить о ней какие-нибудь сведения?

О. : Я не знаю, где она.

В. : Вы ничего не можете сообщить нам о ней?

О. : С тех пор как она перестала у меня служить, я потеряла с ней всякую связь.

В. : Давно ли они оставила службу у вас?

О. : Давно… Она оставила нас, когда мы в ней перестали нуждаться.

В. : Но не слышали ли вы о ней? Не старались ли вы о ней что-либо разузнать и не разузнали ли?

О. : Нет.

БАК: Сколько времени прошло с тех пор, как вы видели ее в последний раз?

О. : Шесть недель. Я была на водах в Э. и оставила ее там.

В. : Как! Вы оставили эту женщину, которая так долго служила вам, которая сопровождала вас в долгом путешествии, вы оставили ее в далекой чужой стране?

О. : Она сама захотела там остаться.

В. : И вы согласились оставить ее в чужой стране и больше о ней не заботитесь?

О. : Ей очень понравилась та страна.

В. : И эта женщина, которая до тех пор так верно служила вам, позволила, чтобы вы вернулись без прислуги?

О. : Я вам говорю, что она сама захотела остаться.

В. : Но это невероятно, любовь наших крестьян к своим горам общеизвестна: не найдется никого, кто согласился бы остаться один за границей.

О. : Она так захотела.

В. : И вы согласились, хотя очень хорошо знали, что она должна явиться в суд и что ее показания так важны?

О. : Я не имела никакого права принуждать ее.

Невозможно передать, в какое изумление пришла публика, услышав это в высшей степени странное заявление, за которым явно скрывалась какая-то страшная тайна. Суд, как и публика, был также безмерно удивлен. Председатель печально проводил глазами госпожу Марселанж, которая в мертвой тишине медленно вернулась на свое место.

Бак сел в кресло. На его лице читалось плохо скрытое недоумение. Воцарилось зловещее молчание. Атмосфера в зале накалена до предела, вот-вот грянет буря. Бак вдруг вскочил, и весь зал ахнул. Его взгляд вспыхнул решимостью взять верх над этими высокомерными женщинами и вырвать у них тайну.

– Можете ли вы сказать, какое чувство побудило вас отослать от себя вашу служанку? — спросил он госпожу Марселанж.

Отвечала не госпожа Марселанж; графиня ла Рош-Негли поняла, какая опасность угрожает им в эту минуту; она знает человека, затеявшего с ними поединок. Она почувствовала, что настал тот час, когда кто-то восторжествует — она или ее противники, и сказала сама себе: «Я восторжествую!» При словах адвоката она обернулась, смерила его надменным взглядом и, презрительно подперев голову рукой, ответила: