А. Шантарский - Не проси

Николай выгнал машину из гаража, на ней еще сохранилась летняя пыль, несмотря на то, что наступил март, а какой по счету, он и сам не помнил. Погода еще стояла по-зимнему устойчивая, и показания термометра держались в районе восемнадцати — двадцати градусов мороза, но для Урала такой показатель морозным уже не назовешь.

Груздев подгадал так, чтобы приехать к теще за день до дня рождения сына. Послушный движок завелся практически сразу и равномерно заурчал. Николай давно не садился за руль и теперь испытывал наслаждение. «Ох и соскучился я по тебе». Он ласково провел рукой по панели, рулю и только затем коснулся ручки переключения передач. Сцепление отпустил слишком резко, и машина после непродолжительной пробуксовки рванула с места, вдавив водителя в спинку сиденья.

В это время года еще темнеет рано, и прибыл в Акбулак Николай затемно. Он хорошо ориентировался в небольшом городке и минут через семь-восемь, после очередного поворота, осветил окна Сметаниной. Выключил свет фар, заглушил двигатель и вышел на свежий воздух. Звонить не спешил, в расчете на то, что Лариса Михайловна догадается выглянуть в окно. И его предположение оправдалось. Хозяйка не только выглянула в окно, но вышла на улицу встречать зятя.

— Явился?

Дружелюбным ее тон назвать было нельзя.

— Прогонишь? — спросил зять вместо ответа, и чувствовалось, что он напряжен и решение Сметаниной для него очень важно.

— Проходи, коль уже здесь.

И женщина посторонилась, освобождая проход в калитку.

В доме она молча накрыла на стол и полезла в холодильник за бутылкой водки.

— Я больше не пью, — догадался нежданный гость о ее намерениях.

— До меня доходили другие слухи. — Хозяйка бросила на зятя недоверчивый взгляд. — С каких это пор?

— Чуть более двух месяцев. Я не обманываю.

— Дай-то Бог, дай-то Бог. — И Сметанина захлопнула дверцу холодильника.

— Недружелюбно ты по отношению ко мне настроена. Вроде не выгнала и в дом пригласила, даже стол накрыла, но не поздоровалась и ни единого теплого словечка.

— Значит, не заслужил. А как ты хотел? От тебя годами ни слуху ни духу, о сыне думать забыл, а тут тебя ждут не дождутся с распростертыми объятиями? — высказала наболевшее Лариса Михайловна. — Скажи спасибо, что сразу на порог не указала.

— Спасибо, — проглотил ее горькие слова Груздев. — По правде сказать, ожидал более жесткого приема. — Он выдержал паузу и все же спросил: — Где мой сын, что-то его не видно?

— Наконец-то поинтересовался.

— Ну зачем так? Просто не решался завести о нем разговор. Да осознал я все, осознал и по гроб буду тебе благодарен за Василия.

— А нужна ли мне твоя благодарность? — Она присела на краешек табуретки и положила руки на колени. — Ешь, остынет, — смягчился ее голос.

— Мне сейчас кусок поперек горла встанет. — И он отодвинул тарелку с борщом. — Извини.

— Пробрало значит, спохватился. У соседской девчонки твой сын, вместе учатся, на дворе темно, а времени еще мало. — Женщина смахнула фартуком выступившую слезинку. — Столько воды утекло, и Василек уже почти подросток, а тебя, изверга, не забыл. Вижу по нему, что тоскует. Мать ему жалко, но ее не вернуть, но и тебя ж, подлеца, любит.

У Николая сдавило горло.

— Я за него жизнь положу, — с трудом выдавил он.

— Дурным был, таким и остался. Ты мальчику живой нужен. Каждый вечер только и разговоров, что о тебе.

На веранде скрипнула дверь, и слух Груздева обострился до предела, сердце, казалось, пробьет грудную клетку и вылетит наружу. Василий вошел почти неслышно и замер на пороге, переминаясь с ноги на ногу.

— Сыночек мой! — Отец поднялся и подошел к Василию, наклонился и прижал кудрявую, с темно-каштановыми волосами голову к себе. — Прости, если сможешь.

— Ну что ты, папа. — Он высвободил голову и поднял на Николая влажные голубые глаза, которые показались ему точной копией глаз Марины Владимировны. Мальчик не знал, что он усыновлен, а о схожести позаботилась природа, но он-то считал, что похож на мать. — Ты за мной приехал?

— За тобой, сынок, за тобой. — И он взъерошил его непослушные волосы.

Теперь аппетит разыгрался у всех, и без добавки не обошлось. Чувствовалось, что семейная идиллия восстанавливается.

— Я вам вместе постелю, — сказала Лариса Михайловна, у которой не высыхали слезы умиления. — Поди, соскучились?

— Можно было и не спрашивать, — отозвался гость. Впервые за последние годы он почувствовал, что вновь обретает спокойствие и нашел потерянное в своей неудачной жизни.

— А завтра, как проснемся, все вместе на могилку к маме сходим, — предложил Василий, и все одобрили.

Они легли за перегородкой, на той самой двуспальной кровати, где когда-то проводил ночи Николай с любимой женщиной, и тоска по невозвратному прошлому навевала на мужчину грустные воспоминания.

— Папа, — вернул его сын к действительности, — ты спишь?

— Нет.

— И мне не хочется. Расскажи сказку.

— Ты же уже не в том возрасте, — удивился отец.

— Не в том, — согласился Василий. — Но все эти годы мне ужасно хотелось, чтобы ты рассказал мне сказку, — признался он родному человеку.

— Да я их и не знаю. — В голове Груздева остались какие-то отрывки из сказок. У каких-то он помнил конец, у каких-то — начало. — Только не смейся, если что не так, — предупредил он.

— Обещаю. — И сын удобно устроился на боку.

Если бы Николай решил придумать название сказке, смешав две в одну и переделав ее на современный лад, то оно выглядело бы примерно так:

«Сказка про золотую рыбку и цветочек аленький».

— Ну, слушай. — И он начал свое повествование:

«Жил-был Кузьма Данилович Полетаев, и росли у него двое детей. Старшую звали Василисой, а младшего Иваном. Дети рано лишились материнской ласки, поэтому и любил их Кузьма Данилович пуще жизни.

Когда Василисе исполнилось семь годков, а Иванушке шесть, подарил им отец аквариум с рыбками. Дети очень обрадовались, а младший попросил купить ему золотую рыбку.

Немало исходил Полетаев по базарам и зоомагазинам в поисках, но только на исходе месяца у седого старца нашел заветную рыбку. Несет Кузьма Данилович ее домой, а она вдруг и говорит ему человеческим голосом:

— Отпусти ты меня, добрый человек, на волюшку, в Урал-реку, истосковалась я по водичке студеной. А выпустишь — исполню три твоих любых желания.

Сжалось сердце Полетаева, отпустил он золотую рыбку, но попросил исполнить первое желание:

— Хочу стать богатым, чтобы жить с детьми в достатке.

И зажили они счастливо и беззаботно, ни в чем нужды не зная. Деньги и доброта Полетаева делали свое дело. Вот уже Василисе стукнуло восемнадцать годков, а Иванушке семнадцать. Быстро летит время в радости. Собрался как-то отец на базар за подарками и спрашивает свою старшую: