Грант Аллен - Дело врача

— Быстро же ты решаешь…

— Сам посуди, если уж ты так сильно желаешь сопровождать меня, я должна иметь дуэнью; и леди Мидоукрофт вполне годится для этого. Между прочим, имея под рукой меня, она лучше будет себя чувствовать в обществе, но это так, подробность. Самое главное — сразу занять позицию при возможной дуэнье и крепко взять ее в руки еще до того, как мы прибудем в Бомбей.

— Но она только и делает, что ноет! — заметил я. — Боюсь, если ты ее примешь, то будешь ужасно скучать!

— Ты, видимо, хотел сказать «если она меня примет»? Она — не горничная, а дама, пускай и номинально, хотя я собираюсь направить ее туда, куда нужно мне. Оцените же, сэр, как я добра к вам! Я обеспечу и тебе место в ее свите, исполняя твое желание. Но ты пока не спрашивай, что это будет. Учись ждать! И все получится.

— Все-все, Хильда? — спросил я с нажимом, чувствуя прилив радости.

Она взглянула на меня, не скрывая вспыхнувшей искры нежности.

— Да, Хьюберт, все-все. Но мы пока не должны говорить об этом — хотя я уже различаю свой путь более отчетливо. Ты будешь однажды вознагражден за свое постоянство, дорогой мой странствующий рыцарь. А что касается моей дуэньи, я не боюсь скуки; это она скучает, несчастная. Что видно при первом же взгляде на нее. Но она будет скучать гораздо меньше, если мы станем ее спутниками. Она нуждается в постоянном обществе, в веселых беседах, в возбуждении. Она оставила Лондон, где плыла по течению; своих внутренних запасов у нее нет, ни работы, ни ума, ни интересов. Она привыкла к вихрю глупейших развлечений, а теперь, предоставленная самой себе, напрасно напрягает свои слабые мозги и скучает потому, что ей нечего сказать самой себе. Она отчаянно нуждается в том, чтобы ее кто-то развлекал.

Она неспособна даже развлечь себя чтением: во всяком случае, дольше чем на три минуты. Посмотри, у нее при себе французский роман в желтой обложке, и она не прочитывает больше пяти строк подряд — сразу устает и начинает беспокойно оглядываться. Ей нужен кто-нибудь веселый, разбитной, чтобы отвлекать ее постоянно от собственной пустоты.

— Хильда, ты в очередной раз поражаешь меня быстротой своих выводов, и я не могу не согласиться с ними! Но для меня столь малых предпосылок было бы недостаточно.

— Чего же большего мы могли бы ожидать, мой дорогой? Такая девушка, как эта, выросшая в доме деревенского пастора, девушка без интеллекта, чьим главным занятием дома было выкармливание кур, да еще домашняя выпечка, а развлечением — визиты соседок к ее матери… И вдруг она встречает состоятельного мужчину, выходит за него замуж, что лишает ее тех немногих занятий, которые поддерживали ее в прежней жизни. Вместо этого — водоворот лондонских сезонов. Не находя себе применения, она заменила его развлечениями, и это стало для нее жизненной необходимостью. Но теперь она и этого лишена!

— Хильда, ты злоупотребляешь моей доверчивостью. Многое можно вывести из ее внешнего вида и поведения, но откуда взялся дом деревенского пастора?

— Конечно, не отсюда. Мне помогает еще и память, ты забыл? Я это попросту вспомнила.

— Вспомнила? Как именно?

— Точно так же, как имя твоей матери и твое, когда нас с тобою познакомили. Была заметка в разделе рождений, смертей и свадеб: «В церкви Св. Альфегия, Миллингтон, преподобный Хью Клизертоу, магистр гуманитарных наук, отец невесты, обвенчал Питера Габбинса, эсквайра, владельца усадьбы «Лавры», Миддлстон, с Эмилией Френсес, третьей дочерью преподобного Хью Клизертоу, приходского священника в Миллингтоне».

— Клизертоу и Габбинс? Эти тут при чем? У нас тут не миссис Габбинс, а леди Мидоукрофт!

— Тот же товар, только под другим артикулом, как говорят торговцы. Года через два я наткнулась в «Таймс» на такое сообщение: «Я, Айвор де Курси Мидоукрофт, владелец усадьбы «Лавры», Миддлстон, мэр селения Миддлстон, настоящим извещаю, что с сего дня я отказался от имени Питер Габбинс, под которым был до сих пор известен, и принял вместо оного именование и титул Айвор де Курси Мидоукрофт, каковыми желаю впредь именоваться».

Еще месяц или два спустя в «Телеграфе» написали, что принц Уэльский открыл новый госпиталь для неизлечимо больных в Миддлстоне и что мэру, господину Айвору Мидоукрофту, сообщили о намерении Ее величества пожаловать ему рыцарское звание. Ну, что ты на это скажешь?

— Если умножить два на два, — ответил я, поглядев издали на предмет нашего разговора, — и учесть лицо и повадки леди, я склонен заподозрить, что она — дочь бедного пастора, размеры семьи которого были, в соответствии с традицией, обратно пропорциональны размеру доходов. Затем она неожиданно сделала хорошую партию, выйдя за весьма богатого промышленника, выбившегося из низов. И от этого она преисполнилась огромного чувства собственной значимости.

— Именно так. Он — миллионер или около того. Будучи девушкой честолюбивой, в ее понимании честолюбия, она побудила его добиться должности мэра, как раз в тот год — я уверена, это не случайное совпадение — когда принц Уэльский должен был открыть Королевский дом для неизлечимых, с явным прицелом на получение рыцарского звания. Затем она вполне резонно заявила: «Я не желаю быть леди Габбинс, супругой сэра Питера Габбинса!» Разве это имя для аристократа? И вот, росчерком пера, он решительно дегаббинсировался, а в мир явился сэр Айвор де Курси Мидоукрофт.

— Воистину, Хильда, ты знаешь все обо всех! А зачем они едут в Индию?

— Это трудный вопрос. У меня нет ни малейших предположений… И все же… Дай-ка мне подумать. Как тебе такой вариант? Сэра Айвора интересуют стальные рельсы, насколько я могу судить, и заводы по их производству. Мне чудится, что его имя встречалось в отчетах о каких-то деловых совещаниях по поводу железных дорог. А ведь сейчас правительство затеяло постройку новой дороги на границе с Непалом — кажется, такие дороги называют стратегическими. Об этом писали в газетах, которые мы купили в Адене. Вот тебе и возможная причина его поездки. Мы можем проследить за его разговорами и выяснить, какую область Индии он будет упоминать.

— Они не слишком-то разговорчивы, судя по всему, — возразил я.

— Понятно — исключительность обязывает. Но я ведь тоже личность исключительная, правда? И я намерена это им продемонстрировать. Осмелюсь предсказать, что еще до того, как Бомбей покажется на горизонте, они будут на коленях молить нас, чтобы мы их не покинули!

На следующее утро за завтраком выяснилось, что чета Мидоукрофтов сидит с нами. Место Хильды было рядом со мною, леди Мидоукрофт — напротив меня, а за нею возвышался йоркширец сэр Айвор, с его холодными, жесткими, честными глазами северянина и благородной, высокопарной английской речью, время от времени уснащаемой разговорными словечками северных графств. Они беседовали в основном между собою. Следуя инструкциям Хильды, я старался не встревать в разговор наших «исключительных» соседей, если не считать обычных фраз, неизбежных за столом. Я «беспокоил ее по поводу солонки» чрезвычайно сухим тоном. «Позвольте передать вам картофельный салат?» в моем исполнении звучало как отказ в общении. Леди Мидоукрофт отметила это и удивилась. Люди ее типа так трепетно стремятся к общению со «всеми Лучшими Людьми», что, если вы при них совершенно игнорируете возможность побеседовать с «титулованной особой», они мгновенно приписывают вам высокопоставленное положение. Через несколько дней голос леди Мидоукрофт начал постепенно таять. Она попросила меня, вполне миролюбиво, передать ей мороженое, а потом, на третий день, даже приветствовала меня вежливым «Доброе утро, доктор».