Яков Рапопорт - На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года

Посвящаю моей покойной жене и другу Софье Яковлевне Рапопорт

Все, что надо было бы сказать об этой книге, предварив ее вступлением, сказано в ней самой достаточно полно, и, казалось бы, данное предисловие ни к чему: автор, известный советский ученый — патологоанатом позаботился о том, чтобы с присущей ему тщательностью патологоанатома исчерпывающе "вскрыть" причины и следствия, расставить все точки над i — и о себе поведал, и о той смертельной опасности, которая нависла над ним и многими известными врачами, не случись чуда… И благосклонная судьба позволит ему отметить девяностолетие со дня рождения опубликованным литературным произведением.

Книга эта — о "деле врачей", заключительном аккорде сталинских злодеяний, памятном современникам, но старательно, а то и лицемерно замалчиваемом в течение многих лет, очевидно, в надежде, что оно канет в небытие, ибо сгинут палачи, забудутся жертвы, уйдут свидетели и очевидцы; но живет единственный оставшийся свидетель — автор, и тайное стало явным.

Когда-нибудь, вероятно, будет создан на основе архивов, если они сохранятся, историко-психологический, этико-политический или какой другой трактат (а то и напишут не одну трагедию!), и мы, не только опираясь на "частные" воспоминания, а вполне официально-достоверно, узнаем истину, так сказать, в последней инстанции об этом "деле": как и почему оно зародилось, как протекало и т. д.; правда, в общих чертах мы, к счастью, еще живые, знали многое, но теперь, когда книга вышла, раскрылась как бы панорама всей зловещей картины; и хотя автор на протяжении всего повествования настоятельно повторяет, что он — всего лишь летописец, ограниченный материалами личного опыта, его произведение — "только личный план, то есть изложение личной информации и личных впечатлений", — все же перед нами важнейший социально-художественный документ огромной силы, без которого сегодня трудно представить современный литературно-идеологический процесс.

Мы обогатились знанием системы фактов и "деталей" истории очень далекой и близкой, и в этом смысле неоценимо познавательное значение книги; мы заново прошли с автором все его адовы круги, содрогаясь и ужасаясь тому, что это могло случиться с каждым, и в умении автора вовлечь читателя в мир своих дум и чувств, заразить его неприятием зла эстетическая значимость его повествования.

Две сюжетные линии — "национальная", связанная с происхождением автора, и "профессиональная" — предопределили содержательный объем произведения, и, пересекаясь, они, как отмечает автор, сплелись в "деле врачей".

Вот и не верь теперь, прочтя книгу, в "чудеса"!.. Как же не поколебаться фундаменту научности и "объективной закономерности", когда лишь "чистейшая случайность", смерть тирана, пресекла готовящееся преступление, последствия которого трудно вообразить. Я бы, коль скоро речь идет о медицинском, так сказать, мире, поразмышлял о Смерти, которая в данном случае сыграла спасительную роль и для нашего общества, и для "дела врачей", и для автора. Ведь надо же: умри Сталин позже, живи и бодрствуй он еще некоторое время, и… даже не вообразить, что нас ожидало: готовилась показательная казнь, подстрекающая к погромным акциям, печать пестрела взрывом массового "негодования", нагнетался антиеврейский, антиврачебный психоз, изуверская обывательская фантазия, как читаем в книге, изобретала нелепости одна похлеще другой. Увы, Смерть порой оказывается единственной возможностью для общества приостановить противозакония. Продли медицина жизнь тем, кто стал олицетворением застоя, проживи тот или другой еще несколько лет в условиях выжидательной немоты недовольных и воинствующей агрессивности восхвалителей, и общество в ситуации отсутствия механизма или рычагов действенного контроля, демократической, "цивилизованной" сменяемости, выборности кадров терпит неисчислимые экономические, моральные, психологические, а в иных случаях, о чем — книга, и физические убытки, уроны.

Всем своим пафосом книга направлена против антисемитизма и шире — против любого проявления национализма, увы, пока живого и лишь меняющего свои формы, приемы против чудовищного навета на медицину вообще. На нашей совести — ибо в каждом из нас есть частица вины за всякое антигуманное преступное "дело" — лежит не только "дело врачей", но и предшествовавшая ему и принявшая антисемитский характер так называемая "борьба с космополитизмом", — расправа над членами Еврейского антифашистского комитета.

Читая книгу, невольно думаешь: не "кто-то" виноват, а все мы и каждый — одни промолчали, другие злорадно бросали в огонь хворост, третьи бездумно верили, кто-то питал живучие "инстинкты", радуясь… И если повествование Я.

Рапопорта поможет вселить в совесть каждого из нас эту частичку "вины", то можно будет надеяться, что такое больше не повторится. Никогда.

Чингиз Гусейнов Апрель, 1988 год.

Эти слова эпиграфа из стихотворения А. Блока, относимые к далекому прошлому — событиям первых десятилетий нашего века, — сохраняют свою современность. Отсюда их пророческое звучание.

Я вошел в жизнь в конце XIX века и продолжаю ее в конце XX. Надо ли говорить о той насыщенности событиями мирового значения, которыми характеризуется этот период и которые изменили лицо планеты? Эти события отразились и на советском медицинском микромире, в котором автор прожил основную часть жизни и отдал ему немало "ума холодных наблюдений и сердца горестных замет".

Возвращаюсь к эпиграфу к этой книге. Нередко встречаются высказывания отдельных лиц (особенно среди числа лично заинтересованных) о том, что многие события прошлых мрачных лет должны быть забыты. О них, по мнению этих лиц, не следует напоминать, чтобы не омрачать светлого настоящего.

Гениальный поэт А. Блок, отнеся цитированные строки эпиграфа к близким ему годам начала века, утверждал, что "дети страшных лет России забыть не в силах ничего". Можем ли и мы, современники страшных лет середины годов XX века, забыть их, к чему нас иногда призывают, да и нужно ли их забыть. Это — проблема не эмоциональная. Это проблема нашего долга перед следующими за нами поколениями и перед историей.

Наша обязанность — раскрыть перед ними всю правду прожитой нами жизни, долгие годы бывшую под запретом. Эта обязанность стала уже литературным и лозунговым трюизмом. Научная история нуждается не только в документальных материалах. Для нее чрезвычайно важны и литературные материалы современников не только публицистического, мемуарного, но и художественного характера. Эти материалы призваны осветить и дополнить документальные, и часто, как показывает опыт научных исторических исследований, они играют в них важную роль.