Дороти Сэйерс - Встреча выпускников

Мисс Хилльярд рассеянно согласилась. После небольшой паузы, во время которой обед продолжался без каких-либо инцидентов, она сказала:

— Ваш друг говорил, что может получить доступ для меня к некоторым частным коллекциям исторических документов во Флоренции. Вы считаете, что он действительно имеет в виду то, что говорит?

— Если он так говорит, можете не сомневаться, что может и сделает.

— Что ж, вам лучше знать, — сказала мисс Хилльярд. — Очень рада это слышать.

Тем временем директриса осуществила новый захват и тихо с серьёзным видом о чём-то говорила с Питером. Он слушал внимательно, одновременно очищая яблоко, и узкая спиралька кожуры медленно скользила по его пальцам. Она завершила свою речь каким-то вопросом, и он покачал головой.

— Это очень маловероятно. Должен сказать, что на это вообще не было никакой надежды.

Харриет задалась вопросом, дошёл ли разговор, наконец, до анонимщицы, но тут Питер сказал:

— Триста лет назад это имело сравнительно небольшое значение. Но теперь, когда достигнут возраст национальной самореализации, возраст колониальной экспансии, возраст варварских вторжений и возраст упадка и гибели, когда все зажаты бок о бок во времени и пространстве, все вооружены одинаково ядовитым газом и устремляются вовне на манер развитых цивилизаций, принципы стали опаснее, чем страсти. Становится необыкновенно легко убивать людей в больших количествах, и первая вещь, которую делает принцип, — если это действительно принцип, — состоит в том, чтобы кого-то убить.

— «Настоящая трагедия — это не конфликт добра со злом, но добра с добром», а это означает, что проблема не имеет решения.

— Да. Болезненно, конечно, для того, кто хочет остаться чистеньким. Остаётся либо приветствовать неизбежное и получить прозвище кровожадного прогрессиста, или попытаться выиграть время и называться кровожадным реакционером. Но если аргументом является кровь, все аргументы становятся проклято-кровавыми.

Директриса восприняла эпитет буквально.

— Я иногда задаюсь вопросом, получаем ли мы что-нибудь, выигрывая время.

— Ну, если на письма долго не отвечать, некоторые из них ответят за себя сами. Никто не может предотвратить падение Трои, но унылому осторожному человеку может удастся вывезти контрабандой Лар и Пенатов, даже рискуя тем, что к его имени прилепится эпитет «добродетельный».

— Университеты всегда вынуждены идти в ногу с прогрессом.

— Но все эпические сражения даются арьергардом — в Ронсевальском ущелье и Фермопилах.

— Очень хорошо, — смеясь, сказала директриса, — давайте умрём на посту, ничего не достигнув, но войдя в эпос.

Она обвела глазами главный стол, поднялась и совершила величественный уход. Питер вежливо стоял около обшитой панелями стены, пока доны проходили мимо него, и успел броситься вперёд, чтобы подхватить шарф мисс Шоу, соскользнувший с её плеч. Харриет спускалась по лестнице между мисс Мартин и мисс де Вайн, которая заметила:

— Вы — храбрая женщина.

— Почему? — улыбнулась Харриет. — Потому что привожу своих друзей сюда под перекрёстный допрос?

— Ерунда, — вмешалась декан. — Все мы вели себя красиво. Даниил всё ещё не съеден, а однажды он даже укусил льва. Между прочим, это было наитие?

— Об отсутствии музыкального слуха? Вероятно, немного больше наития, чем он пытался представить.

— Он весь вечер расставлял ловушки?

Харриет только сейчас поняла, насколько странной была вся ситуация в целом. Ещё раз она подумала о Уимзи как об опасном чужаке, а о себе, как о члене женского братства, которое со столь странным великодушием приветствовало пришедшего инквизитора. Однако она сказала:

— Если и расставлял, то он раскроет весь механизм самым любезным образом.

— После того, как жертва попадётся. Это очень утешительно.

— Это, — сказала мисс де Вайн, отбрасывая в сторону подобные поверхностные комментарии, — человек, который в состоянии подчинить себя собственным целям. Мне жаль любого, кто столкнётся с его принципами независимо от того, каковы они и есть ли они вообще.

Она отделилась от спутниц и с мрачным лицом прошла в профессорскую.

— Любопытно, — сказала Харриет. — Она говорит о Питере Уимзи точно так же, как я всегда думала о себе.

— Возможно, она признаёт в вас родственный дух.

— Или противника, достойного чтобы… — нет, я не должна этого говорить.

Здесь их догнали Питер и его спутница, и декан, присоединившись к мисс Шоу, прошла вперёд. Уимзи обратился к Харриет со слабой вопрошающей улыбкой:

— Что вас волнует?

— Питер, я чувствую себя Иудой.

— Чувствовать себя подобно Иуде — это часть работы. Боюсь, работы не для джентльмена. Может быть умоем руки как Пилат и вновь станем полностью респектабельными?

Она взяла его под руку.

— Нет, мы уже влезли в это дело. Будем падать вместе.

— Это прекрасно. Как влюблённые в фильме Штрохайма, мы пойдём и сядем на сточную трубу. — Она чувствовала под прекрасным тонким сукном кости и мышцы, очень человеческие. И подумала: «Он и я принадлежим к одному миру, а все остальные — чужаки». А затем: «Чёрт побери всё! Это — наша личная борьба, почему они должны присоединяться?» Но это было абсурдно.

— Что вы хотите, чтобы я сделала, Питер?

— Бросьте мне назад шар, если он выкатится за круг. Но не явно. Только продемонстрируйте свой разрушительный талант к тому, чтобы не отклоняться от сути и говорить правду.

— Это кажется лёгким.

— Для вас. Именно за это я вас и люблю. А разве вы не знали? Ну, сейчас мы не можем остановиться, чтобы поспорить на эту тему, — они подумают, что мы сговариваемся о чём-то.

Она выпустила его руку и вошла в комнату впереди него, почувствовав себя внезапно смущённой и потому держась несколько вызывающе. Кофе уже был на столе, и собравшиеся в профессорской столпились вокруг него, наполняя чашки. Харриет увидела, что мисс Бартон надвинулась на Питера с учтивым предложением напитков на губах, но с какой-то решимостью в глазах. В данный момент Харриет совершенно не заботило, что происходит с Питером. Он дал ей новый повод для размышлений. Она взяла кофе, закурила сигарету и удалилась с ними и этим поводом в уголок. Она часто задавалась вопросом, безотносительно чего бы то ни было, что же такое привлекло в ней Питера, что он в ней ценит и, очевидно, ценил с того первого дня, когда она стояла у скамьи подсудимых и боролась за собственную жизнь. Теперь, когда она узнала, она думала, что, по-видимому, более непривлекательное качество редко когда-либо рассматривалась в качестве основания для привязанности.

— Но лично вы не ощущаете неудобства по этому поводу, лорд Питер?

— Нет, я никак не могу рекомендовать это занятие как комфортное. Но разве ваш, мой или чей-нибудь комфорт имеет такое уж большое значение?