Найо Марш - Убийство в частной лечебнице

— Я чувствую себя вполне в своей тарелке, когда я на кухне или под лестницей, — просто ответил Фокс. — А кухарка оказалась очень милой женщиной. Это все, сэр?

— Все, если у вас нет больше сплетен. Увидимся позднее.

— Правильно, сэр. Оревуар.

— Пока, старый черт.

Аллейн вернулся в гостиную и повторил суть своей беседы с Фоксом.

— Может быть, вам удастся услышать что-нибудь про Гарольда Сейджа, задушевного друга мисс О'Каллаган, — сказал инспектор. — Может быть, он сам будет там сегодня вечером. Подождите, Батгейт, я только переоденусь. Через пять минут буду с вами. Попросите Василия найти такси и выпейте что-нибудь.

Он исчез в крохотной гардеробной, и они услышали, как он насвистывает прелестную мелодию на очень высоких нотах.

— Дорогая, — сказал Найджел, — все совсем как в старые добрые времена. Ты и я на тропе войны.

— Я не позволю тебе вляпываться в разные неприятности, — сказала Анджела. — В прошлый раз это случилось, ты же помнишь.

— Тогда я был настолько влюблен, что не мог думать.

— Вот как? Надо понимать, что положение в корне изменилось?

— Как ты можешь так говорить!

— Найджел… милый, сейчас не время для флирта.

— Нет, время.

Свист Аллейна лился в притихшую комнату. «Робин, милая пичужка, как живет твоя подружка», — насвистывал инспектор. Очень скоро он вернулся обратно, преобразившись до неузнаваемости: грязный подбородок, очень плохо сшитый затрапезный костюм, пальто — воплощение дешевого шика, кепка, ужасного вида шарф и остроносые штиблеты. Волосы под кепкой были счесаны вперед.

— Вот это да! — ахнула Анджела. — Я этого не вынесу — вы всегда такой ужасно элегантный и красивый!

К вящему веселью Найджела, Аллейн покраснел и впервые за все время их знакомства не нашел, что ответить.

— Неужели никто вам не говорил, инспектор, какой вы красивый? — невинно продолжала Анджела.

— Фокс от меня без ума, — ответил Аллейн. — Что это вы тут стоите, Батгейт, со своей дурацкой ухмылкой на физиономии? Вы такси вызвали? Взяли себе что-нибудь выпить?

Найджел не выполнил ни того, ни другого. Однако его упущения вскоре были исправлены, и через пару минут вся компания ехала в такси, направляясь к набережной.

— Последнюю часть пути нам лучше пройти пешком, — сказал Аллейн. — Вот ваши билеты. Эти три штуки мы достали с превеликими трудностями. Братство становится весьма замкнутой организацией. Теперь вот что: будьте осторожны. Помните, что «Таймс» изругал меня за то, что я привел на помощь Смекалистых Молодых Людей в деле Фрэнтока. Повторите-ка, что вам было задано!

То и дело перебивая друг друга, они послушно повторили, как Аллейн учил их себя вести.

— Правильно. Сейчас всего лишь одиннадцать тридцать. Мы пришли рано, но тут уже будет полно народу. Если повезет, я смогу высмотреть Бэнкс, а вы сядете к ней поближе. Если нет, постарайтесь после митинга незаметно пробраться в этом направлении. Когда будете выходить, пройдите возле меня. Если вам покажут Сейджа, упомяните его друг другу так, чтобы я видел и слышал вас. Понятно? Отлично. Тут мы выйдем, чтобы не показаться слишком шикарными.

Он остановил такси. Они все еще находились возле реки. Воздух бодрил, хотя был холодным и сырым. Река из-за ночных судов казалась отстраненной и очень занятой собственными делами. Всюду лежали мокрые черные тени, стояли разбитые фонари, а Темза торопливо катила свои воды к морю. Мир лондонских доков жил своей ночной жизнью. Грохот улиц здесь слышался только издали и ничего не значил, поскольку всюду ревели сирены судов и волны шлепали по камню.

Аллейн торопливо провел их несколько метров по набережной, затем свернул с нее поблизости от станции метро «Блэкфрайарс». Потом они шли по маленькой темной улочке, больше похожей на просеку в лесу. Одинокий уличный фонарь, окутанный туманным ореолом, только подчеркивал темноту, черную, как типографская краска. За фонарем несколько каменных ступенек вели круто вниз. Друзья спустились по ступенькам, оказались в узком проулке, несколько раз повернули направо и налево и очутились в конце концов возле металлической лестницы.

— Наверх, — скомандовал Аллейн. — Мы пришли.

Лестница заканчивалась металлической площадкой, которая отдавалась ледяным звоном у них под ногами. Тут, возле закрытой двери, стояла одинокая фигура. Мужчина потирал руки и дул на замерзшие пальцы. Аллейн показал ему свой билет, который часовой исследовал в луче электрического фонарика. Найджел и Анджела последовали за Аллейном. Мужчина посветил им в лицо фонариком — очень неприятное ощущение.

— Новенькие, а? — сказал он Найджелу.

— Да, — быстро ответила Анджела. — И мы страшно волнуемся. Это будет хороший митинг?

— Похоже на то, — ответил часовой и открыл Дверь позади себя. Они прошли туда и оказались в узеньком коридорчике, в дальнем конце которого тускло светила единственная лампа с абажуром в виде шара. Под лампой стоял еще один человек, пристально наблюдавший за ними, пока они шли. Аллейн взял Найджела за плечо.

— Добрый вечер, — сказал Аллейн.

— Добрый вечер, товарищ, — сказал неловко второй часовой. — Вы сегодня рано.

— Это точно. Народу много?

— Да пока нет. Ваши билеты, пожалуйста, — он повернулся к остальным. — Вы новенькие?

— Да, — ответил Найджел.

— Тогда я должен записать ваши имена, товарищи.

— Этого раньше не было, — заметил Аллейн.

— Приказ штаба. Нам надо соблюдать осторожность.

— Ну и отлично. Я привел с собой мисс Нортгейт и мистера Батерстона. Это друзья товарища Маркуса Баркера. — Он произнес фамилии по слогам, пока часовой записывал их. — Они из Клерминстер-Стортона, Дорсет, и оба настроены правильно.

— В вашей части света что-нибудь делается? — спросил часовой.

— Черт, вовсе даже нет! — воскликнул Найджел. — Сплошь рантье, буржуазия и еще рабы, которые еле сводят концы с концами.

— Чугунные лбы, — задорно добавила Анджела.

Часовой громко рассмеялся.

— Хорошо сказано! Подпишите только эти карточки, ладно?

С трудом вспомнив, как их обозвал Аллейн, они расписались внизу двух кусочков картона, на которых было напечатано какое-то клятвенное обещание хранить тайну. Анджела почувствовала угрызения совести. В это время кто-то вошел во внешнюю дверь и прошел по коридорчику. Часовой взял их карточки, открыл дверь и повернулся к новоприбывшему. Направляемые Аллейном, молодые люди прошли в дверь, которая тут же захлопнулась за их спинами.

Они оказались в огромной комнате, которая все еще выглядела как склад. Шесть конторских ламп под фарфоровыми абажурами свисали с потолка. Стены были без обоев, штукатурка на них местами облупилась. В комнате висело несколько великолепно выполненных советских пропагандистских плакатов. Русские буквы выглядели здесь странно и неуместно. В дальнем конце стояла грубо сколоченная платформа. На стене позади нее висела увеличенная фотография Ленина, задрапированная фестонами засаленного алого муслина. В комнате было человек тридцать. Они стояли маленькими группками, тихо разговаривая друг с другом. Несколько человек уселись на стульях и скамейках, стоявших перед платформой. Найджел, который считал себя специалистом в таких делах, попытался угадать, кто из них кто. Ему показалось, что он усмотрел одного продавца газет, двух студентов-младшекурсников, трех учителей государственных школ, наборщиков, лавочников, одного или двух литераторов и несколько бесцветных личностей, которые могли оказаться кем угодно, от художников до коммивояжеров. Среди присутствующих было и несколько женщин студенческого типа, но поскольку Аллейн знака не подал, то Найджел сделал вывод, что ни одна из них не была сиделкой Бэнкс. Очевидно, инспектор и раньше бывал на этих Митингах. Он подошел к человеку среднего возраста и очень грозной внешности, но беззубому. Тот мрачно приветствовал его и немного позже стал очень взволнованно рассказывать ему о недостатках кого-то по фамилии Сейдж. «Кишка у него тонка, — сердито повторял он, — кишка тонка, и все тут!»