Сергей Саканский - Озеро. У источника власти. Мини-роман

– Да, мамуля!.. С девчонками… Есть и мальчишки… Нет, мамуля… Ну, все… У меня батарейка садится. Больше не поговорим.

Юля подняла глаза на Арсеньева. Мама, конечно, беспокоилась, не трахнет ли ее кто-то на этой турбазе. Но больше всего об этом беспокоился папа. Эх, если бы они знали всю правду о ней, то были бы изрядно удивлены…

Человек, сидящий радом с ней, был сильно потрепан от долгой холостяцкой жизни, толст и невзрачен. Но она любила его. Вряд ли она смогла бы описать это чувство словами, но ей просто очень хотелось быть рядом с ним, постоянно смотреть на него… Впрочем, не более. Она и представить себе не могла, что совсем уже скоро они залезут в эту палатку и там… Что будет происходить – там?

Пусть будет так. Она скажет ему нечто важное о себе. Если это его остановит, то пусть будет, как будет. А если нет, то, значит – судьба.

Арсеньеву было нестерпимо стыдно. Теперь, когда ему открылась вся правда о его судьбе, он понял, что не сможет, не захочет сделать с этой девушкой то, для чего он, собственно, и привел ее сюда. Это было не что иное, как сама его судьба. И все должно произойти как-то иначе. Разве фея, которая посетила его на заре жизни, имела в виду именно это – случайная встреча на улице, вороватое бегство, замешенное на лжи, мешки и палатка, чисто животное вожделение, грязные мысли?..

Они лежали в палатке, в мешках, застегнувшись изнутри. Арсеньев и сам не понял, почему так получилось, как возникла между ними дистанция. Просто Юля залезла в палатку первой, а пока он копошился в полутьме, пытаясь припрятать на всякий случай вещи, разбросанные по всей поляне, она запаковалась в мешок и превратилась в мумию. Арсеньев устроился рядом и почему-то сделал то же самое.

Желание пропало начисто, как будто рядом с ним и вправду лежала высохшая египетская мумия. Больше всего на свете Арсеньеву хотелось сейчас просто уснуть. Положение было идиотское: если он немедленно не начнет приставать, то она подумает о нем невесть что. Больше всего это поколение не любит, конечно, лохов и разинь, потому что их девиз как раз и есть: хватай, давай, немедленно! А если она будет сопротивляться – не насиловать же ее?

– Юля, – тихо позвал Арсеньев.

– Я здесь, – немедленно отозвалась она.

Арсеньев выпростал руку из мешка, рука застыла на весу, хорошо видная на синем фоне палаточной ткани, сквозь которую просвечивало небо. Почему-то немыслимым показалось сейчас даже обнять девушку.

– Дай мне руку, – сказал он.

– Возьми.

Юля зашевелилась, и прохладные пальцы упали в его ладонь, Арсеньев крепко сжал их…

– Я должна тебе кое-что сказать, – услышал он ее взволнованный шепот. – Ты обо мне, наверное, очень плохо думаешь. Что я поехала сюда с тобой…

– Нет, что ты!

– Не перебивай. Я хочу сказать тебе что-то очень важное. Обо мне. Ты можешь думать, что хочешь, но я… Ай! Что это? Какой ужас!

Юля резко села, Арсеньев услышал шлепок.

– Оно меня ужалило! Очень больно…

Арсеньев нашарил в кармашке палатки фонарь. Юля сидела, скорчившись, держась за шею.

– Посмотри, что там у меня! Там должно быть жало.

Арсеньев осторожно откинул ее тяжелые волосы, в свете фонаря казавшиеся черными, и увидел вздутие на коже, какое бывает от укуса комара, только намного крупнее.

– Это твоя карамора! – воскликнула Юля, двумя пальцами держа перед его глазами убитое насекомое. – Не бойся, не кусается, добрая такая! – плаксивым голосом передразнила она.

Арсеньев взял карамору из ее рук и подставил под луч фонаря. Длинные ноги еще шевелились.

– Но ведь правда! Я читал, что караморы вообще не едят. И нет у них никакого органа, чтобы кусаться. Они просто рождаются, живут и умирают, когда кончается энергия. Странно…

– Ученые, мать вашу! Представить не можешь, как болит. Завтра же, на рассвете, едем домой. Точка. Я на базу еще успею, к девчонкам.

– И к мальчишкам, – горестно подумал Арсеньев, вспомнив, о чем она говорила по телефону с мамой.

Меж тем Юля шумно завозилась, снова заворачиваясь в мешок, и пробормотала про себя:

– Какая же я дура, что поехала сюда – вообще! С профессором этим…

Спустя какое-то время восстановилось прежнее равновесие, но Арсеньев уже не мог не то, чтобы прикоснуться к девушке, но и даже заговорить с нею. Профессор этот… Вот что она о нем на самом деле думает. Почему же тогда согласилась поехать? Почему сказала – люблю?

Арсеньев снова вспомнил ту безымянную девушку из общаги лесотехнического института, которая пригласила его к себе и лишила невинности в процессе чаепития. Пятнистые стены, обои в цветочках, желтый свет… Арсеньев мается, не знает, о чем говорить, куда деть руки. Чашка в его руке мелко стучит о блюдце… И вот они уже целуются. И вдруг она говорит:

– Я не такая.

Арсеньев не знает, как реагировать. Он порывается уйти. Но она берет его за рукав и тянет к кровати. И вот он уже шарит руками по мягкому покорному телу… Но вдруг она говорит:

– Не надо!

Арсеньев покорно встает, надевает ботинок. Но она смотрит на него исподлобья, крутит пальцем у лба и говорит:

– Дурак!

И Арсеньев, как есть, в одном ботинке, бросается на нее…

Позже выяснилось, что девушка просто исполняла ритуал, что все они сначала должны сказать – «Я не такая» и «Не надо!» И ты просто должен уловить момент, чтобы перейти к решительным действиям, и сделать это до того, как тебе скажут: «Дурак!»

Арсеньев вспоминал ту далекую ночь, и синяя ткань палатки прорастала желтыми цветочками, и его ноги упирались не в рюкзак, а в железные прутья общежитской инвентарной кровати…

А проснулся он с мыслью о караморе. Что-то в ней было не то. Да и другие две, кружившие вчера вечером над Юлиной головой… Насколько он был знаком с естествознанием, карамора, которую дети считают «малярийным комаром» – просто особый вид комара, его еще называют долгоножкой: они не только не кусаются, но и вообще не едят, живут недолго, лишь за счет накопленных личинкой запасов, и летают только с целью найти себе пару и отложить в почву яички… Долгоножки, как правило, вялые, слабые, что-то он никогда раньше не видел, чтобы они кружили в воздухе, зависали, словно вертолеты… И уж, тем более, у них не было и не могло быть комариных хоботков!

И тут Арсеньев понял все, будто бы головоломка сложилась из отдельных элементов прямо у него на глазах. Большой человек в деревне, Мироныч со своей рыбой, карамора… Никакая это не карамора, а самый обыкновенный комар. Вернее – комариха. Только она большая – как и все на этом озере. И рыбы у Мироныча были обыкновенные бычки, только огромные, словно сазаны. И грибы, которые он видел вчера, когда отлучался в туалет – два крупных трухлявых подосиновика…