Энн Перри - Призрак с Кейтер-стрит

Шарлотта ужаснулась от таких страданий детей и была зла на полицейского за то, что он заставил ее взглянуть на такие вещи.

— Что случается с ним потом? Он голодает? — Ей не хотелось знать это, но в то же время она не могла не спросить.

— Возможно, после окончания школы он станет грабителем или, если он достаточно умен, присоединится к группе карманников, шикарной шайке…

— Что?

— Шикарная шайка — вершина карьеры карманника. Они прилично одеты, снимают комнаты в районах для среднего класса. Имеют любовниц, которых они заводят, еще когда им тринадцать-четырнадцать лет… почти всегда девочек постарше их. Странно, но они обычно верны друг другу и рассматривают это сожительство как брак. Они работают группами от трех до шести человек. Каждый принимает участие в подготовке и выполнении грабежа. Очень часто они грабят женщин.

— Откуда вы все это знаете? И раз вы знаете об этом, то почему не арестуете их, чтобы предотвратить грабеж?

— Мы их арестовываем, — пробурчал Питт. — Почти все из них провели какое-то время в тюрьме.

Шарлотту трясло.

— Что за ужасная жизнь… Уж лучше быть трубочистом. Вы упомянули что-то о трубочистах? Это, по крайней мере, честная работа.

— Дорогая мисс Эллисон, найти честного трубочиста очень трудно. Более умная и значительно более опытная, чем вы, женщина, возможно, найдет такого… Вы когда-нибудь бывали в каминной трубе?

Шарлотта подняла брови, глядя на него презрительным, холодным взглядом:

— У вас странные представления о занятиях приличной женщины, мистер Питт. Но если вам нужен ответ — тогда нет, я никогда не лазила внутрь камина.

— Нет. — Его совершенно не смущал ее тон. Он снова осмотрел ее снизу доверху, и Шарлотта вдруг обнаружила, что покраснела от его взгляда. — Вы не подходите, — сказал он. — Вы слишком высокая и слишком большая.

Это разглядывание начало ее бесить.

— О, у вас великолепная талия, но, — его взгляд остановился на плечах и груди, затем пошел вниз, — все остальное определенно застрянет в каминной трубе; коленная чашечка сломается; сажа набьется в рот, нос, глаза, легкие…

— Звучит ужасно, но не бесчестно, если речь не идет о трубочисте, который имеет помощника, выполняющего всю работу. И, как вы указали, они вряд ли будут воровать сами.

— Мисс Эллисон, ни один профессиональный взломщик не грабит дом прежде, чем получит информацию о доме, расположении комнат и о том, где находятся ценные вещи. Можете ли вы придумать лучший способ получения этой информации, чем проникновение в дом через каминную систему?

— Вы имеете в виду… Но это же ужасно!

— Конечно, это ужасно, мисс Эллисон. Все ужасно! — Питт начал злиться. — Нищета и преступления, одиночество, грязь, хроническая болезнь, пьянство, проституция, попрошайничество… Люди крадут, подделывают деньги и письма, занимаются мошенничеством и проституцией, но редко убивают, если только их не подтолкнут к этому. Я не вижу никакой выгоды в убийстве трех беспомощных девушек на Кейтер-стрит. Их даже не ограбили.

Шарлотта не могла оторвать от него взгляд. Она ощущала смесь восхищения и ужаса. Девушка мысленно отталкивала его от себя, и то, что он говорил, пугало ее.

— Что вы имеете в виду? Что вы предлагаете? Их же убили!

— О да. Я говорю, что убийца, о котором вы думаете — из «преисподней», из преступного мира, — убивает ради выгоды. Он не будет рисковать своей шеей ради развлечения. Он может убить, чтобы его не поймали, и только если это будет необходимо. Гораздо лучше для него будет просто оглушить свою жертву, лишить ее подвижности. Он сначала выслеживает добычу, выбирая тех людей, у кого есть деньги.

— Тогда почему?.. — Новый мир открылся перед Шарлоттой, грязный и непонятный, все перепутавший, вторгшийся в ее безопасную жизнь, изменивший понятия, которые она считала устойчивыми.

Питт смотрел на нее с еле заметной легкой улыбкой, как будто между ними уже установилось взаимопонимание.

— Если бы я знал почему, то, возможно, уже догадался бы, кто убийца. Но его причина — не простая и не такая ясная, как грабеж или мщение. Что-то более сложное, схороненное глубоко в душе.

Шарлотта была напутана. Питт не нравился ей, не нравилась его фамильярность, его вторжение в ее эмоции. Ей не нравилось, что он заставил ее узнать то, что она узнавать не хотела.

— Я думаю, вам лучше уйти, мистер Питт. Не знаю, что я могла бы вам рассказать. Помнится, вы хотели увидеть мистера Кордэ, хотя, я уверена, он тоже ничего не знает. Возможно, вам стоит обратить внимание на других девушек… которые были убиты. — Она глубоко вдохнула и попыталась успокоиться.

— Я буду обращать внимание на все, мисс Эллисон. Да, я хотел бы видеть мистера Кордэ. Может быть, вы будете так любезны и скажете Мэддоку, чтобы тот нашел его?

Вечер не был приятным. Доминик не рассказывал никому, о чем его спрашивал Питт, хотя Эдвард давил на него как мог, насколько позволяла его вежливость. Доминик оставался молчаливым, что само по себе вызывало беспокойство, поскольку это было не в его характере. Шарлотта даже думать об этом боялась. Она гнала от себя мысли о том, что Питт обнаружил что-то, что тревожило Доминика; что-то, чего он стыдился. Конечно, это никак не могло быть связано со смертью Лили или других девушек. Но каждый знал, что мужчины, даже лучшие из них, иногда занимались делами, о которых никому не было известно. Такова природа мужчин; все об этом знали, но никогда не обсуждали, чтобы не расстраиваться.

Шарлотта нарочно болтала о всякой всячине, понимая, что иногда несет полную чушь; но лучше чушь, чем длинные остановки в разговоре, когда в голову лезут совсем другие мысли.

Несмотря на усталость, ночью она спала плохо, проснулась поздно и вынуждена была торопиться, чтобы подготовиться к походу в церковь. Она никогда не любила церковь, считая ее слишком формальной и напыщенной, пропитанной атмосферой строгой правильности. Даже вежливые приветствия, которыми обменивались прихожане, были скорее ритуальными, чем дружественными. Церковная служба всегда строилась по одному и тому же формату; Шарлотта однажды обнаружила, что она повторяет слова молитв и псалмы, как попугай. Она могла прочитать всю службу автоматически, если только не задумывалась о чем-либо. Как только девушка останавливалась, то вынуждена была лезть в книгу за словами и продолжать снова автоматически петь.

И, конечно, викарий читал проповедь. Обычно она была о грехе и о необходимости раскаяния. Его любимым сюжетом была женщина, пойманная на измене мужу, и он всегда выводил из своего рассказа не ту мораль, что выводила для себя Шарлотта. Почему мужчин никогда не ловят на измене? Во всех притчах, которые она слышала, именно женщины совершали измену, а мужчины их ловили и обвиняли! А как насчет мужчин, которые были с ними? Почему женщины не забрасывают их камнями? Много лет назад она спросила об этом папу. Тот удивился и ответил, чтобы она не смешила людей.