Гастон Леру - Дама в черном

Мистер Артур Ранс заверил Рультабия, что отвечает за садовника Маттони, и наш молодой друг, уверенный отныне в прочном прикрытии с этой стороны, воспользовался появившимся свободным временем, чтобы объяснить нам положение вещей. Он закурил трубку, торопливо затянулся три или четыре раза и сказал:

– Так вот! Можем ли мы надеяться, что Ларсан, который так дерзко появился под нашими стенами, как бы бравируя и выказывая нам свое презрение, удовольствуется этой платонической манифестацией? Удовольствуется ли он моральным успехом — тем, что внес в наши души смятение, ужас и отчаяние? Исчезнет ли он? Откровенно говоря, я так не думаю. Во-первых, потому что это не в характере Ларсана — ему борьба необходима по натуре, и он не удовольствуется полууспехом, — во-вторых, потому что ничто не вынуждает его исчезнуть! Подумайте сами, ведь мы бессильны против него, мы можем лишь защищаться и только тогда нанести удар, когда он сам того пожелает! Нам неоткуда ждать помощи извне. И он прекрасно это понимает, потому он так смел и спокоен! Кого мы можем позвать на помощь?

– Прокурора, — сказал не совсем уверенно Артур Ранс, прекрасно понимавший, что если Рультабий еще не упомянул о столь очевидном средстве, то на это у него были свои причины.

Рультабий посмотрел на своего собеседника с сожалением, не лишенным упрека, и ответил ледяным тоном, окончательно убедившим Артура Ранса в неуместности его предложения.

– Вы должны понимать, любезный друг, что я не для того спас в Версале Ларсана от французского правосудия, чтобы в Красных Скалах предать его в руки правосудия итальянского.

Мистер Артур Ранс, который, как я уже говорил, не знал о первом браке дочери профессора Станжерсона, не понимал, что мы не можем донести властям о появлении Ларсана, ведь это, в особенности после венчания в церкви Сен-Николя-дю-Шардонне, вызвало бы громкий скандал и ужасную катастрофу. Но после версальского процесса Артур по крайней мере осознавал, что больше всего мы боялись вновь заинтересовать публику, напомнив ей о так называемой «тайне мадемуазель Станжерсон».

В тот вечер он лучше чем когда-либо понял, что Ларсан держит нас в своих руках посредством одной из тех ужасных тайн, от которых зависит честь и жизнь людей.

Артур поклонился Роберу Дарзаку, не говоря больше ни слова; этим поклоном он хотел показать, что готов бороться за дело Матильды, как благородный рыцарь, мало считающийся с причинами битвы, раз он идет на смерть за даму сердца. По крайней мере я так понял его жест, уверенный, что американец, несмотря на свою недавнюю женитьбу, отнюдь не излечился от прежней страсти.

– Нужно во что бы то ни стало отделаться от этого человека, — решительно заявил Дарзак, — заключив с ним мирный договор или убив его! Но прежде всего мы должны сохранять в тайне его появление. В особенности прошу вас от имени моей жены и от себя сделать все возможное, чтобы профессор Станжерсон не узнал, что этот бандит по-прежнему угрожает нам!

– Желание госпожи Дарзак — закон для всех нас, — ответил Рультабий. — Станжерсон ничего не узнает!..

Затем мы перешли к вопросу о размещении слуг и к тому, чего можно было ожидать от каждого из них. К счастью, папаша Жак и Бернье были наполовину посвящены в положение вещей и ничему бы не удивились. Маттони был достаточно предан госпоже Эдит, чтобы повиноваться без рассуждений. Остальные не шли в счет. Правда, оставался еще Уолтер, лакей старого Боба, но он уехал со своим господином в Париж и должен был вернуться вместе с ним только завтра.

Рультабий, поднявшись, обменялся через окно знаком с Бернье, который стоял у входа в Квадратную башню, и затем снова занял место среди нас.

– Ларсан должен быть недалеко, — сказал он. — Во время обеда я произвел маленькую рекогносцировку. За северными воротами мы располагаем прекрасной естественной защитой, заменяющей старинное передовое укрепление замка. В каких-нибудь пятидесяти шагах с западной стороны расположены два пограничных поста французской и итальянской таможни, непрестанная бдительность которых является для нас существенным подспорьем. Бернье в наилучших отношениях с этим славными ребятами, и мы ходили переговорить с ними. Итальянский таможенник говорит только по-итальянски, но француз понимает оба языка, скорее, впрочем, местный жаргон, и этот-то пограничник (Мишель, как отрекомендовал его Бернье) послужил нам переводчиком. С его помощью мы узнали, что оба наши пограничника заинтересовались необычайными маневрами вокруг форта Геркулес маленькой лодочки Туллио, прозванного Морским Палачом. Старик Туллио — давнишний знакомый наших пограничников, это один из самых ловких контрабандистов в здешних местах. В тот вечер он вез в своей лодке человека, которого наши таможенники никогда раньше не видели. Лодка с Туллио и незнакомцем поплыла к мысу Гарибальди. Я сходил туда вместе с Бернье, и мы так же, как и Дарзак, который побывал там раньше, ничего не заметили. Однако Ларсан должен был высадиться на берег… у меня было какое-то предчувствие. Во всяком случае я убежден, что лодка Туллио пристала к берегу возле мыса Гарибальди…

– Вы убеждены в этом? — вскрикнул Дарзак.

– Но почему? — прибавил я.

– Потому что, — ответил Рультабий, — она оставила след на прибрежном песке, и, кроме того, Туллио забыл там жаровню, что топится сосновыми шишками; я нашел ее на берегу, пограничники признали ее как собственность рыбака — тот использовал ее вместо фонаря, когда ночью ловил осьминогов.

– Ларсан, несомненно, высадился, — воскликнул Дарзак. — Он где-нибудь в Красных Скалах!

– В любом случае, если лодка оставила его в Красных Скалах, он не возвращался оттуда, — продолжал Рультабий. — Оба пограничных поста расположены на узкой дороге, ведущей с Красных Скал во Францию, таким образом, что никто ни днем ни ночью не может незаметно пройти по ней. С другой стороны тропинка обрывается перед отвесной скалой, приблизительно в трехстах метрах от границы, продолжаясь затем между Красными Скалами и морем. Утесы совершенно неприступны и образуют обрыв около шестидесяти метров высотой.

– Он не мог вскарабкаться по обрыву! — проговорил Артур Ранс, не проронивший до сих пор ни одного слова.

– Вероятно, спрятался в какой-нибудь пещере, — заметил Дарзак. — В утесах немало глубоких ущелий.

– Я уже думал об этом! — возразил Рультабий. — Отослав Бернье, я вернулся один в Красные Скалы.

– Вы поступили неосторожно, — заметил я.

– Я поступил так из осторожности, — поправил меня Рультабий. — У меня было о чем поговорить с Ларсаном с глазу на глаз. Одним словом, я вернулся в Красные Скалы; перед пещерами я звал Ларсана.