Адива Гефен - Алмазная пыль

— Да, NSM — National-Socialist Movement, нацистская организация, беспрепятственно действующая на территории Соединенных Штатов под широким зонтом демократии и свободы слова. Курт была полна решимости раздобыть картину и продать ее любому, кто больше заплатит. Она была неглупа, эта госпожа Курт. Когда ваша мама рассказала ей о голых девушках Якоба, та сразу всё поняла. Она вспомнила рассказы своей матери о странном человеке, уцелевшем в Катастрофе, и предположила, что ключ к сокровищу находится у него.

Телефон Шамира застрекотал.

— Нет! — сердито крикнул он. — Этого не может быть! Опять?! — Потом, минутку помолчав, сказал: — Да, я спрошу у них, но я уже знаю ответ… — и посмотрел на меня. — Габи, у Якоба Роткопфа был внук?

— Нет.

— Я так и думал. Кто-то выкрал его из «Абарбанель». Молодой парень с длинными волосами…

Душка.

Как же хорошо я его знаю, этого Душку, этого Идана-предателя, перед которым невозможно устоять. Я явно вижу, как он крадет Газету из-под носа полиции: вот он очаровывает медсестер, разгадывает кроссворды с санитарами, снабжает Газету журналами, а потом приглашает его прогуляться, «понюхать цветы в садике». Охраннику у входа он, конечно, сказал, что он — любимый внук этого психа, и что он ведет его на анализ крови или черт-знает-куда-еще, и спокойно вышел, даже глазом не моргнув.

— Вам известно, кто это был?

Я с радостью его выдала.

— Это Идан, — быстро ответила я. — Тот, которого вы вчера видели в дедушкином дворе.

— Знаю! — бросил Шамир, выбегая из комнаты. — Он сразу показался мне подозрительным.

«Что с тобой происходит? — с болью подумала я. — Неужели баснословная сумма денег тебя ослепила?»

Я же была ему самым лучшим другом! Дедушка чуть его не усыновил. Неужели, деньги — это всё? Всегда? Для всех?

— Позвони ему, — велел дедушка.

— Душке? Ты сошел с ума?

— Позвони! Пусть он мне скажет, где они.

— Не хочу.

— Хороший парень, этот твой Душка. Нам не о чем беспокоиться.

Я набрала номер и протянула ему телефон:

— Поговори с ним сам.

Душка ответил сразу же. Дедушка задал один вопрос и слушал, кивая головой:

— Йа… Йа… Хорошо, мы приедем. Конечно, дождаться! — он отключил телефон и его взгляд напомнил мне штиль на море.

— Ну, что?

— Он у Лиора. Давай, Габиляйн, поехали! — он нежно и с любовью посмотрел на двух своих друзей: — Когда всё хорошо закончится, я приеду, и мы поговорим, — Мирьям покраснела. — А пока — вот вам номер телефона Габи, — он нацарапал номер на бумажной салфетке. — Если что-то вспомните, немедленно звоните, всё важно!

…И мы направились к знакомому памятнику на участке той проклятой земли, что поглотила Лиора, а вместе с ним — и нашу прежнюю жизнь. Не прошло и полчаса, как мы въезжали в ворота военного кладбища, где похоронили его тело, объяснив девочке, которой я была, что «Бог дал — Бог взял, да святится имя Его».

«Он избран Богом», — говорили мне мужчины, пахнувшие нафталином, и гладили меня по голове.

«Теперь он на облаке вместе с ангелами», говорили мне женщины, пахнувшие переваренной курицей.

Я сердилась на этого злого Бога. Я не хотела, чтобы Лиор сидел на облаках, хотела, чтобы он вернулся и научил меня атаковать ферзя, запирать ладью и сбивать коней. Какие еще ангелы? — кричала я, — какое ему дело до дурацких ангелов, которых собрал вокруг себя этот злобный Бог! Зачем он забирает юношей, которые даже не успели никого полюбить?! Не помню, что еще я говорила, но я видела, как люди качали головами, с любопытством меня разглядывая. Так уж устроены люди, что чужая боль для них — утешение. Вот, потом будут говорить, что у Амитов ничего уже не будет таким, как раньше, их жизнь дала трещину. Я могла представить себе, как они рассказывают о похоронах: «Его сестра металась и кричала, как ненормальная, отец упал в обморок, а мать требовала сжечь тело и не хотела, чтобы его хоронили в этой проклятой земле. Она билась в истерике. Эта женщина не разрешила его командирам присутствовать на похоронах. Сказала, что они не уберегли его, вопреки обещанию. И еще там был этот их сумасшедший, который кричал, что мальчик не умер, что он только спрятался от нацистов. И что он приведет его обратно». Я представляла себе, с какими интонациями они говорили: «Вы должны были видеть дедушку! Какой сильный старик, ни слезинки…» Что они понимали! Что они понимают…

Машина медленно скользила между могилами, проехала мимо павших в пятидесятых годах, шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых. Утро в кварталах мертвых было слишком оживленным. Бледные девушки в черной одежде высаживали на могиле полевые цветы, а две женщины в пестрых косынках стояли обнявшись у белого памятника. Женщина в цветастом халате разговаривала по-русски с большим памятником. Молодая женщина с младенцем на руках зажигала свечи, которые ветер настойчиво гасил. Несколько мужчин в соломенных шляпах беседовали, сидя на скамейке, рабочие подготавливали следующий участок к встрече нового тысячелетия. Наконец мы подъехали к участку девяностых. В этом квартале поселили Лиора.

Посетителей не было видно, сиротливо стояла деревянная скамейка, и только ветер гладил мраморные плиты.

Дедушка устремился вперед, помня дорогу наизусть.

Они стояли рядом с мраморной плитой Лиора. Оба. Газета повернул голову и помахал нам, а Душка пошел ко мне, протягивая руки.

— Привет, Ахитофель [45] Ахитофель — советник царя Давида, подстрекавший сына Давида Авессалома к бунту против отца. , — процедила я.

— Мне нужно тебе что-то рассказать…

— Заткнись, троянский конь!

— За что ты меня так?! Ты даже представить себе не можешь, что я обнаружил…

— Предатель, лицемер! — оборвала я его. — Не желаю тебя слушать. Зато Шамиру наверняка будет интересно узнать, что ты замышляешь.

— Я? Замышляю?! — он был так ошарашен, будто на него свалился таз с мокрым бельем. — Сумасшедшая ты женщина!

— Пойдем отсюда, дедушка, — сказала я. — Тут пахнет падалью.

Казалось, что Идан-предатель вот-вот заплачет.

— Ненормальная… Ты думаешь, что я… Габи, выслушай меня, я разгадал тайну вашей семьи.

— Я прекрасно справлюсь с этим сама. Идем, деда. Бери Якоба и пойдем.

Но дедушка не двинулся с места.

— Скажите ей, — умолял предатель. — Мне она не верит.

— Она растеряна, — объяснил дедушка.

— Она совсем не растеряна, она мне не верит, — и он посмотрел на меня несчастными глазами. — Ладно, пусть я Ахитофель, фараон, злодей. Ну так послушай, что скажет тебе Якоб.

Мы все уставились на Якоба, он начал раскачиваться и заговорил быстро и неразборчиво.

— Он слишком волнуется, — сказал дедушка, тяжело кладя руку на плечо друга. — Рассказывай ты.