Чарльз Тодд - Хладнокровное предательство

Элизабет расплылась в улыбке:

— Вы нашли мальчика? Я всегда верила, что вы его найдете!

Его лицо ничего не выдало.

— И помните, для всех я уехал из Эрскдейла.

Кивнув, Элизабет повернулась к чайнику.

— Понимаю. — Помолчав, она сказала: — От вчерашнего ужина осталось мясо. Могу сделать вам несколько сэндвичей. У вас есть термос?

— Как великодушно с вашей стороны. Спасибо! Сейчас уложу чемодан в машину и вернусь за сэндвичами.

Заведя мотор, он вернулся на кухню, Элизабет протянула ему пакет с сэндвичами и наполнила его термос.

— Мне жаль, что вы уезжаете, — просто сказала она. — И все же желаю вам счастливого пути! — Она протянула ему руку, и он пожал ее, задержал ненадолго и отвернулся.

Ратлидж проехал мимо фермы Элкоттов к загону для стрижки овец, где прежде побывал с Дрю Тейлором. С одной стороны загон был открыт, и он поставил в него машину.

Место убийства давно отмыли и перекрасили. Убитых предали земле. Но раз Майклсон соизволил сюда приехать, он потребует от Грили подробного отчета, где и как были обнаружены тела. А потом вернется в Эрскдейл и начнет допрашивать всех подряд.

Вряд ли Пол Элкотт найдет в себе смелость снова бродить по горам; хорошо, если разок выберется на бывшую ферму брата. Если погода испортится, овцы Элкоттов будут предоставлены сами себе.

Еще день или два его машину никто не найдет.

Он захватил с собой пакет с едой, термос и пошел дальше пешком. Надо найти подходящий наблюдательный пункт, откуда хорошо видна ферма Ингерсонов. В кармане у него лежал бинокль, который так пригодился ему раньше. И он хорошо помнил карту и замечания Дрю Тейлора, которые тот отпускал, когда они вместе обозревали окрестности.

Там, куда он направляется, будет холодно и неудобно, но во Франции ему приходилось бывать и в гораздо худших условиях. Тогда им двигало желание умереть. Сейчас им движет желание реабилитироваться. Иначе он лишится всего, чего достиг на долгом и страшном пути к исцелению.

В голове мелькнула мысль об Элизабет Фрейзер. Нет, до этого еще очень, очень далеко.

Хэмиш осведомился: «Ну, найдешь ты паренька, а дальше-то что?»

Ратлидж не ответил.

Мэгги вошла в дом и сказала мальчику:

— Очень тебе признательна за желание защитить меня. Но топор острый, если поранишься, кто будет мне помогать?

Он осторожно положил топор на место — на пол у двери. Мэгги начала готовить еду и некоторое время не обращала на него внимания. Потом она села и заговорила об овцах, за которыми он ухаживал.

— Овцы бывают разные. Ты можешь отличить овцематку от ярки, барана от валуха, ярочку после первой стрижки и после второй?

Вместо ответа, мальчик презрительно хмыкнул.

— Конечно, можешь, — ответила она самой себе. — И все же не вредно узнать, что умеет человек, которого берешь к себе на работу.

Она задала ему пару вопросов о стрижке овец и увидела, что он ее понимает. Наконец, как бы между прочим, Мэгги заметила:

— Вряд ли он еще сюда вернется — тот приезжий из Лондона. Я кое-что придумала, чтобы его отвадить. И все же еще пару дней покормим овец ночью — на всякий случай.

На бледном личике отразилось такое облегчение, что у нее защемило сердце. Но позже, после того как огонь в очаге пригас, а она отдыхала в кресле, а нога — вот редкий случай! — почти не беспокоила ее, Мэгги вспомнила другое выражение на том же личике, когда мальчик обеими руками сжимал тяжелый топор. Она невольно задумалась, на что способен ее новый друг.

«Ты дура, Мэгги Ингерсон!» — выбранила она себя. Но боль в левой ноге напомнила ей: беднякам выбирать не приходится.

С наступлением ночи Ратлидж прошел еще немного и устроился на новом наблюдательном пункте — в овечьем загоне. Овцы мирно паслись вокруг, бродили по горным склонам, рыли копытами снег, ища траву. Какая-то овца на миг уставилась на него и чихнула, а потом пошла дальше. Наконец овцы устроились на ночь; грязно-белые комочки были почти неотличимы от окружавшего их снега. Одна овца улеглась так близко от него, что он слышал ее дыхание. Оно как-то утешало.

Над головой сверкали россыпи звезд; запрокинув голову, Ратлидж находил знакомые зимние созвездия. Ноги у него окоченели, он никак не мог согреться. Через час поднялся ветер; тихо завывая, он несся с западных склонов, предвещая утренние заморозки.

По его подсчетам, было почти три часа ночи, когда двор фермы Ингерсонов осветила полоска света. Он поднес к глазам бинокль; ему показалось, что он видит на пороге Мэгги в старом пальто. Она как будто нюхала воздух, почти как загнанный в угол зверь, почуявший опасность. А потом отошла от двери.

Во двор выпрыгнула собака и побежала к загону у сарая, где Ратлидж видел примерно дюжину овец — они, видимо, набирались там сил или лечились. За собакой из двери выбралась странная фигурка, похожая на гнома.

Ратлидж подумал: человек суеверный наверняка начал бы распускать слухи о том, что Мэгги Ингерсон помогает нечистая сила. В норвежском фольклоре множество мелких чудовищ — и в ирландском тоже.

Но Ратлиджу не требовался Хэмиш, он и так знал, кто поднимается к загону в длинном, не по росту, мужском пальто и больших резиновых сапогах. В обеих руках гном тащил по ведру. Если у Мэгги нет других тайн, кроме тех, о которых он уже догадался, перед ним Джош Робинсон.

Ратлидж вернулся в загон для стрижки и провел там весьма беспокойную ночь. Он с тоской вспоминал о пуховой перине, на которой спал в гостинице, о теплой грелке, о плите на кухне, у которой так приятно погреть озябшую спину и замерзшие уши.

Волнение не давало ему уснуть. Завтра он спустится к ферме и спросит Мэгги Ингерсон, что она задумала.

Хэмиш то и дело приставал к нему с вопросами. Что будет с Джошем Робинсоном, как только станет известно, что он все-таки выжил? Как поступят с ребенком-убийцей? И что он расскажет миру о том, что случилось вечером в воскресенье, когда намело много снегу и Элкотты открыли дверь самой Смерти?

К утру в доме все затихло. Из трубы поднималась струйка дыма, но больше ничего не давало понять, спят ли обитатели дома или проснулись.

Ратлидж осторожно спустился вниз по скользкому, обледеневшему склону. Он окоченел от холода и больше не мог ждать. К тому времени, как он добрался до дома, он вспотел под своим тяжелым пальто.

И все же в дверь он постучал, а не замолотил кулаками. Спустя какое-то время дверь открылась, и из-за нее высунулась Мэгги.

— Я знаю, мальчик у вас. Я замерз, устал, и мне нужно обогреться. Будет лучше, если вы не станете чинить мне препятствий.

Мэгги молча уставилась на него, лицо у нее было тяжелым и непроницаемым.

— Понятия не имею, о чем вы говорите. Зато свои права я знаю. Вы не имеете права врываться ко мне в дом, если у вас нет ордера на обыск.