Николас Блейк - Бренна земная плоть

Филипп Старлинг глотнул еще шерри. Его спокойное моложавое лицо свидетельствовало о какой-то растерянности и нерешительности.

— Да, мой мальчик, очень хотелось бы, чтобы все это можно было отнести к моей персоне, — наконец произнес он.

Найджел подошел к камину и положил в рот несколько соленых орешков. Наступило молчание. Потом сэр Джон Стрэйнджуэйз с какой-то вымученной улыбкой сказал:

— Мне кажется, Найджел, что все это происходит во сне. Ведь все твои характеристики могут относиться только к одной из девяти персон! Но именно по этой причине я и нахожу, что ты, кажется, немножко рехнулся. Ведь все твои характеристики относятся и могут относиться только к самому Фергусу О'Брайену!

— Ну наконец-то! — Рот Найджела был полон орехов, и ответ получился не очень разборчивый. — А я уже задавался вопросом, сколько времени тебе понадобится, чтобы понять это.

Джон Стрэйнджуэйз сказал спокойно и дружелюбно:

— Значит, ты полагаешь, что О'Брайен сам себя убил?

— Я не полагаю… Это факт.

— И одновременно он был убит Эдвардом Кавендишем?

— Хм… Это уж вроде цитаты из Блаунта.

— И после того, как застрелился и был одновременно убит Кавендишем, ухитрился отравить Киотт-Сломана?

— Это уже лучше, но слишком уж сложно сформулировано.

Сэр Джон бросил на племянника сочувственный взгляд и сказал Старлингу:

— Может, вы звякнете Колифаксу? Кажется, он сейчас лучший психиатр в Лондоне. И кроме того, вызовите двух санитаров с носилками.

— Готов признаться, — заявил Найджел, — что мне самому понадобилось некоторое время, чтобы переварить эту мысль. И я готов объяснить, как постепенно пришел к ней. Первым толчком для этого послужило поведение Кавендиша. С самого начала, как мы обнаружили труп О'Брайена, Эдвард был буквально взвинчен и, кроме того, крайне удивлен и растерян. Тот, кто убил человека, не будет таким удивленным. Ведь труп для него — это не загадка, а просто труп. Я обратил внимание инспектора Блаунта на поведение Кавендиша, но тот не сумел сделать правильного вывода. До разговора с Джорджией я и сам не мог понять, почему ее брат выглядел таким растерянным и удивленным. Но после разговора я понял, что полковник с самого начала интересовался ее братом. Его поведение было тоже в высшей степени странным — он спас девушку от смерти в пустыне, а потом не нашел более интересной темы, чем расспрашивать о ее родственниках. Позднее он пытается завязать знакомство с ее братом, хотя такого человека, как полковник, вряд ли мог заинтересовать человек, подобный Кавендишу.

Не найдя отгадки на месте, я отправился в Ирландию. И там мне сразу стало ясно, что не Кавендиш имел причины ненавидеть О'Брайена, а как раз наоборот. Ведь не кто иной, как Кавендиш, довел Юдит Файр до самоубийства, угрожая обо всем рассказать ее отцу. И девушка сообщила об этом в своем последнем письме О'Брайену. Так как я знал полковника, знал его ирландский характер, не позволяющий забывать несправедливость даже через тысячу лет, знал его неистощимый юмор, его чистую юношескую любовь к Юдит Файр… Знал и его суровость по отношению к себе и к другим… И тогда я понял, и не только понял, но пришел к твердому убеждению, что именно О'Брайен мог ждать годы и годы, чтобы потом совершить месть.

Когда мне это стало ясно, я попытался сопоставить поведение О'Брайена как мстителя с имеющимися у нас фактами. Судя по всему, полковник должен был подготовить для Кавендиша такую ситуацию, в которой тот был бы просто вынужден убить его. И тогда автоматически попасть в ловушку. Полковник хотел подвергнуть Кавендиша таким же мучениям, каким тот подверг в свое время Юдит. Ведь девушка попала в ловушку из-за козней Кавендиша, и теперь О'Брайен хотел завлечь в такую же ловушку и ее мучителя. Жизнь как таковая О'Брайена не интересовала, тем более что, по словам врачей, жить ему осталось недолго… Тем не менее проблема казалась неразрешимой. Я попытался встать на место О'Брайена и задал себе сперва самый простой вопрос: каким образом полковнику удалось заманить Кавендиша в барак? Внезапно я вспомнил о записке, которую Люсилла написала О'Брайену. В ней она назначила полковнику свидание в бараке. Вполне возможно, что О'Брайен, получив эту записку, сумел переправить ее в комнату Кавендиша. Имени полковника в записке не называлось, и поэтому у Кавендиша не могло возникнуть сомнений, тем более что Люсилла была когда-то его любовницей.

И вот О'Брайен и Кавендиш встречаются в бараке. Внезапно полковник выхватывает револьвер и делает вид, что собирается застрелить Кавендиша, хотя совсем не намерен убивать его — это было бы чересчур просто. В рукопашной схватке он позволяет Кавендишу схватиться за револьвер, и, когда палец последнего оказывается на спусковом крючке, а револьвер направленным в грудь полковника, О'Брайен нажимает на палец Кавендиша. На этом и кончается его жизнь, а вместе с ней совершается и его месть. Разумеется, план был рискованный. Кавендиш просто мог убежать из барака, броситься к дому и рассказать всю правду. Но полковник, ко всему прочему, был и большой психолог. Он построил свой план на особенностях характера Кавендиша. Он был уверен, что у Кавендиша не хватит смелости сознаться во всем. Тем более что он заранее подготовил убедительные мотивы для действий Кавендиша. Во-первых, полковник в свое время отбил у Кавендиша Люсиллу. Во-вторых, завещал его сестре значительную сумму денег. Он не хотел, чтобы дело Юдит Файр снова всплыло на поверхность, но страстно желал заставить Кавендиша помучиться перед смертью и хотел, чтобы полиция в конце концов признала того виновным в убийстве.

Вот так я реконструировал для себя этот эпизод. И ни один из известных нам фактов не противоречит этой теории. Правда, О'Брайен не мог предвидеть, что в это время как раз выпадет снег, но это лишь благоприятствовало его плану. Однако Кавендиш нашел выход из положения и оставил следы, о которых мы уже знаем. Как бы то ни было, он сделал все, чтобы представить смерть полковника как самоубийство. А сама эта дуэль между живым и мертвым кажется мне весьма захватывающей.

— Таков был план полковника, — продолжал Найджел. — Но он не смог его целиком осуществить. Точнее, смог. Но тут вмешался Киотт-Сломан. Неизвестно, что он видел из происходившего в бараке. И мы, вероятно, так никогда этого и не узнаем. Как бы то ни было, но Кавендиш стал морально сдавать. Практически он уже вел себя как убийца. С той лишь разницей, что казался не только деморализованным, но и чем-то удивленным. И благодаря этому вновь подтверждается моя теория. Кавендиш не мог понять, почему О'Брайен поступил именно так, почему поставил его в такое положение. Он понятия не имел, что О'Брайен и Джек Ламберт — одно и то же лицо. Ничем другим я не могу объяснить смятения Кавендиша.