Эли Бертэ - Присяжный

– Ничего он не мог ни видеть, ни слышать, в противном случае он начал бы с того, что убил бы нас обеих – это его привычный образ действий. Повторяю вам, он находится в самом обычном своем состоянии – забывает дочь и дом ради конюшен и лошадей.

Пальмира вздохнула: в злой насмешке швеи была серьезная доля правды.

– Женни, – продолжала она, помолчав минуту, – как тебе этот молодой человек?

– Немного глуповат. Он, очевидно, из той породы людей, которые созданы быть мужьями.

– Ступай прочь от меня, Женни, ты просто невыносима! – воскликнула Пальмира, потеряв терпение.

Через несколько часов хозяева замка и их гость сидели в старой столовой, стены которой были обшиты панелями каштанового дерева. Пальмира была очень любезна с посетителем. С целью ли рассеять тучи, еще заметные на хмуром лице отца, или просто побуждаемая кокетством, она оказывала молодому соседу внимание, какое только можно было требовать от радушной хозяйки дома.

Поведение дочери сначала удивило де ла Сутьера, а потом привело в восторг. «Отлично, – подумал он, – как хорошо я поступил, не наделав шума! Все уладится. Пальмира, по-видимому, старается овладеть сердцем Робертена! Решительно, интрига с Бьенасси – не что иное, как ребячество, вздор, не стоящий внимания, а так как я теперь предупрежден, то найду средство прекратить ее. Терпение, дела еще пойдут по-моему!»

Подобные размышления вернули ему обычную веселость. К концу завтрака он сказал гостю:

– Как мы проведем день, Арман? Я со своей стороны предлагаю прогулку втроем. Погода благоприятствует, берега нашей речки очень живописны. Что вы скажете об этом предложении?

– Оно мне очень нравится, особенно если вы согласитесь на него, – обратился он с последними словами к Пальмире.

– Прошу покорно! – захохотал де ла Сутьер. – Итак, мы отправляемся через час, а пока я буду следить, как объезжают лучшего из моих жеребцов. Я всегда наблюдаю за выездкой, потому что уверен: Бореас со временем покажет великолепные результаты. Предоставляю вам полную свободу выбора: идти со мной в манеж или пройти в гостиную с Пальмирой, которая развлечет вас музыкой в мое отсутствие. Итак, что вы предпочитаете – манеж или гостиную?

– Ах, разве можно сомневаться в моем выборе, – произнес Робертен. – Счастье слышать…

– Пусть будет по-вашему! – перебил его де ла Сутьер и, потирая руки, захохотал громче прежнего: – В ваши годы, когда я был просто корнетом, я выбрал бы то же, что и вы, но вкусы и мнения меняются с годами!

Арман подал руку Пальмире, чтобы пройти в смежную комнату. Гостиная замка имела такой же мрачный и обветшалый вид, как и все остальные части старого дома. Мебель состояла из дивана и кресел, выкрашенных масляной краской, с обивкой из желтого драпа, полинялого и подточенного молью. Среди этого старого, негодного хлама, за который торговец подержанными вещами не дал бы ничего, выделялся лишь один предмет – дорогой палисандровый рояль.

Пальмира села к роялю и, перерыв все ноты, лежавшие на этажерке, заиграла блистательную прелюдию. Робертен сидел возле нее и следил глазами за проворными пальчиками, белизна которых вырисовывалась даже на фоне слоновой кости.

– Что мне вам сыграть, месье Арман? – спросила девушка с готовностью уверенной в себе актрисы. – Нет ли у вас какой-нибудь любимой пьесы?

– Полностью полагаюсь на ваш вкус. Пьеса, которую предпочтете вы, не сможет мне не понравиться.

Пальмира запела романс, который ей казался вершиной чувствительности и сладкозвучия.

– Ну вот и прекрасно, – сказал де ла Сутьер. – Я удаляюсь, музыка после еды оказывает на меня усыпляющее действие. До свидания.

Неприятные мысли, с утра осаждавшие де ла Сутьера, совершенно рассеялись, но неожиданное обстоятельство опять испортило ему настроение. Он полагал, что жокей-англичанин ждал его в манеже, но оказалось, что Джон забыл про свою обязанность. Он и второй жокей Батист, красовавшиеся во всем блеске своих новых курток и сапог с белыми отворотами, изволили болтать с Женни Мерье, которая сидела на перилах водопоя и кокетничала с ними.

Увидав господина, который быстро приближался к ним с поднятым хлыстом, они бросились врассыпную.

– Сэр! – воскликнул Джон. – Бореас сейчас же будет оседлан!

– Месье! – закричал Батист. – Я бегу чистить Зеноби!

Благодаря своему проворству на этот раз оба отделались шквалом ругательств и угроз, посланным им вслед де ла Сутьером, и исчезли в конюшне.

Женни оставалась спокойной, будто гроза, разразившаяся над ее злосчастными поклонниками, не представляла для нее никакой опасности. Мало того, пока они спасались от разгневанного хозяина, она весело хохотала, и ее звонкий смех сливался с грозными ругательствами де ла Сутьера. Перила, на которых она сидела, были довольно высоки, и крошечные ножки, обутые в миниатюрные ботинки, не касались земли, так что она хлопала ими одна о другую в припадке озорной веселости и заливалась хохотом, закинув назад шаловливую и своенравную головку. Она еще продолжала смеяться, когда де ла Сутьер внезапно перестал бранить жокеев и подошел к ней.

– У вас еще много здесь работы? – спросил он сухо.

– Много, месье, – ответила она развязно, – мне надо сшить несколько платьев хозяйке и другие вещи.

– Жаль, я решил, что впредь здесь будут обходиться без ваших услуг. Сегодня вечером я рассчитаюсь с вами, и завтра вас отвезут назад в город к вашим родным.

– Вы меня отсылаете, сударь? – ответила Женни, не переставая улыбаться. – Это, наверно, шутка?

– Я слишком долго терпел ваше присутствие. Приготовьтесь ехать завтра утром. Я жалею, что одноколка с лошадью садовника на ярмарке в Салиньяке, а то отослал бы вас уже сегодня вечером.

Молодая швея поняла наконец, что хозяин настроен серьезно.

– Боже мой, месье, что я сделала? Разве моя вина, что ваши жокеи бегают за мной, когда я показываюсь на дворе? Я и не думаю с ними заигрывать, могу вас уверить.

– Не беспокойтесь, они не побегут за вами в город. Будьте готовы ехать завтра утром.

Он хотел уже идти, когда девушка дерзко устремила на него свои черные и проницательные глаза.

– Вы отсылаете меня не из-за ваших слуг, не правда ли? – сказала она, спускаясь с перил на землю. – У вас на то… другая причина?

Как ни был груб де ла Сутьер, но он невольно отвернулся и ответил:

– Я отсылаю вас, потому что мне давно не нравятся ваши манеры, – этого пояснения вам должно быть достаточно.

Он повернулся и направился твердым шагом к манежу, а Женни, раскрасневшаяся и с нахмуренным лицом, вернулась в дом. Часом позднее Пальмира вошла в свою комнату переодеться к прогулке с отцом и Робертеном. Она казалась очень веселой и не заметила надутого вида горничной, которая молча шила в углу.