Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз

– Благодарю вас, мисс Уорлингэм, за предоставленную возможность выразить свое восхищение деятельностью Клеменси. Могу вас уверить, что, несмотря на любые опасности или угрозы, какие только могут объявиться, я продолжу эту работу и буду прилагать к ней все силы, какие у меня только найдутся. Эта работа не закончилась с ее смертью и не закончится никогда. – Она прижала к боку свой ридикюль, чуть сильнее, чем это было необходимо, и повернулась, чтобы выйти.

– Что вы хотите этим сказать, миссис Питт? – Пруденс тоже встала и приблизилась к ней. – Вы утверждаете, что уверены в том, что Клеменси убили те, кто… кто был против той работы, которой, по вашим словам, она занималась?

– Это представляется мне весьма вероятным, миссис Хэтч.

– Вздор. Чепуха, – резко сказала Селеста. – Или вы хотите сказать, что Эймос Линдси тоже этим занимался?

– Насколько мне известно, нет… – начала Шарлотта, но Селеста ее тут же перебила.

– Конечно, нет! – согласилась она, тоже поднимаясь на ноги. Ее юбка смялась, но она не замечала этого, настолько была возбуждена и недовольна. – Мистера Линдси, несомненно, убили за его радикальные политические взгляды, за поддержку Фабианского общества, за все эти ужасные книжки и брошюры, которые он писал и распространял. – Она уставилась на Шарлотту яростным взглядом. – Он связался с людьми, которые пропагандируют все эти дикие идеи: социализм, анархию, революцию. Какие ужасные и гнусные заговоры плетутся в наше время! Вот что грозит нам убийствами, гораздо более мерзкими и отвратительными, чем пожары у нас в Хайгейте, какими бы они ни были страшными. Мы, конечно, газет не читаем. Однако не можем остаться в неведении касательно того, что происходит вокруг нас, – все говорят об этом, даже здесь. Какой-то безумец свободно разгуливает по Уайтчепелу, режет и потрошит женщин, уродует их самым ужасным образом – а полиция, кажется, совершенно бессильна, не может ни поймать его, ни прекратить эти безобразия. – Ее лицо побледнело, пока она высказывалась, и все они не могли не почувствовать ее страх и отвращение, они растекались по комнате, как поток ледяного воздуха, проникающий через распахнутую дверь с заснеженной улицы.

– Ты совершенно права, Селеста. – Анжелина, кажется, несколько ушла в себя, погрузилась в собственные мысли, как будто стремясь отгородиться от всего этого нового, от этих пугающих событий, угрожающих им всем. – Мир меняется. Люди поглощены совершенно новыми и очень опасными идеями. Мне иногда кажется, что теперь под угрозой оказалось все, что у нас есть. – Она покачала головой и поплотнее закутала плечи в шаль, словно та могла ее защитить. – И я действительно верю – на основании того, что говорит Стивен, – что он с восторгом воспринимает все эти разговоры о разрушении старого порядка и об осуществлении всех этих фабианских идей.

– Нет, нет, я уверена, что это совсем не так, – резко возразила Лелли. Ее лицо порозовело, глаза заблестели. – Я знаю, что ему нравился мистер Линдси, но он, безусловно, никогда не соглашался с его взглядами. Они же совершенно революционные! Мистер Линдси очень увлекался некоторыми эссе, брошюрами и прочими статьями, что пишет эта ужасная миссис Безант [22], которая подвигла тех девушек со спичечной фабрики на отказ от работы, на забастовку. Помните, это было в апреле или в мае? Я что хочу сказать: если люди отказываются работать, к чему мы все придем?

Шарлотту снедало огромное искушение высказать свои собственные политические взгляды, поддержать позиции миссис Безант и рассказать о бедственном положении девушек со спичечной фабрики, описать их мучения и страдания в результате постоянного вдыхания паров фосфора, ведущего к некрозу, омертвению лицевых костей; но момент сейчас для этого был совершенно неподходящий, да и не объяснишь ничего этим людям. Поэтому она обернулась к Лелли, изобразив на лице огромный интерес.

– Так вы полагаете, что это были политические убийства, миссис Клитридж? И бедная миссис Шоу была убита за свою агитацию в пользу реформ и новых законов относительно трущоб? А знаете, я думаю, что вы, вероятно, правы. Вообще-то я и сама так считаю и уже довольно давно это утверждаю.

Лелли это несколько выбило из колеи, она даже утратила самообладание, поскольку ей теперь приходилось соглашаться с Шарлоттой. Но отступить она уже не могла.

– Я бы не стала утверждать это именно в таких терминах, – заявила она, вся ощетинившись. – Но, надо полагать, так оно и было. В конце концов, это наиболее вероятное и разумное объяснение происшедшего. Какие еще можно придумать причины?

– Ну, были и другие мнения, кто-то предполагал и более личные причины, – заметила Пруденс, хмуро глянув на Шарлотту. – Может, это был мистер Латтеруорт – из-за того, что доктор Шоу так увлекается Флорой? Если, конечно, это был именно Стивен, кого он намеревался убить, а не бедная Клеменси.

– Тогда зачем ему было убивать мистера Линдси? – Анжелина потрясла головой. – Мистер Линдси, без сомнения, никогда не причинял ей никакого вреда.

– Да потому что он что-то знал, вот зачем. – Лицо Пруденс сморщилось. – Тут и думать нечего.

Теперь они все стояли тесной группкой возле двери. Солнце пробивалось сквозь щели в портьерах и в жалюзи, и его лучи светящейся дорожкой ложились позади них, от чего черный траурный креп выглядел каким-то запыленным.

– Меня удивляет, что полиция до сих пор ничего не выяснила, – добавила Лелли, оглянувшись на Шарлотту. – Но, полагаю, они не принадлежат к самым высокоумным, иначе не были бы задействованы на подобной работе. Я хочу сказать, если бы у них хватало ума что-то сделать, они бы уже это сделали, не правда ли?

Шарлотта вполне могла выдержать какое-то количество оскорблений в собственный адрес и сдержаться, но оскорбления в адрес Томаса – это было совсем другое дело. И тут ее злость вырвалась из-под контроля.

– Это всего лишь ограниченное число людей, кто тратит свое время, а иной раз и жизнью рискует, копаясь в грехах и трагедиях других людей и расследуя случаи насилия, ими совершенного, – ядовитым тоном сказала она, глядя прямо на Лелли широко раскрытыми глазами. – На свете найдется немало людей, внешне представляющих собой образец нравственности и моральной чистоты, людей, которые притворяются воплощением гражданских добродетелей, а на самом деле внутри, в душе они полны жадности, мерзости и лжи.

Шарлотта смотрела на них на всех по очереди и чувствовала глубокое удовлетворение, видя на их лицах тревогу и даже страх, особенно на лице Пруденс. И, видя это, она тут же пожалела о сказанном, ей стало стыдно. Уж кого-кого, а Пруденс она вовсе не желала обидеть.

Но и сейчас у нее уже не было путей отступления, разве что просто уйти отсюда. Поэтому она извинилась, распрощалась и вылетела наружу, высоко держа голову и аккуратно приподнимая юбки, когда спускалась по ступеням крыльца. Через несколько секунд Шарлотта уже сидела в карете Веспасии и ехала снова в меблированные комнаты, где проживал доктор Шоу. Теперь у нее накопилось гораздо больше вопросов, которые она хотела бы ему задать. Возможно, все дело и впрямь было связано с политическими идеями, а не просто с людьми, наживающимися на трущобах, коими занималась Клеменси, но также и социальными проектами, за которые ратовал Линдси. Она никогда не спрашивала доктора, знал ли Линдси о расследованиях Клеменси и не возил ли он ее в это новое Фабианское общество; раньше подобные мысли ей просто в голову не приходили.