Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз

– Тогда почему она ходила к нему тайно, скрываясь от посторонних глаз, вместо того чтобы открыто идти через приемную? – настаивал на своем Драммонд.

– Потому что такова суть ее жалоб. Это личное дело, интимное, а она крайне чувствительна в подобных вопросах, поэтому и не желала, чтобы об этом знал кто-то еще. Ее нетрудно понять.

Драммонду, у которого были и жена, и дочери, больше разъяснений не потребовалось.

– И кто у нас тогда остается?

– Хэтч. Но они с Шоу ссорятся постоянно, уже многие годы – по тому или иному поводу. Человек не станет внезапно убивать кого-то из-за разницы в темпераменте и философских взглядах. То же относится и к престарелым сестрам Уорлингэм, даже если они действительно считают доктора виновным в смерти Теофилиуса…

– А они так считают? – Сам Драммонд верил в такое лишь наполовину, что было заметно по его лицу. – И так сильно его ненавидят? Лично мне более вероятным кажется, что они могли его убить, чтобы сохранить в тайне истинный источник денежных поступлений в их семейство. В это я вполне мог бы поверить.

– Шоу утверждает, что Клеменси ничего им не говорила, – ответил Питт, хотя и ему тоже такое казалось гораздо более вероятным. – Однако, возможно, он просто не знает, говорила она или нет. Она могла это сделать вечером перед пожаром, в котором погибла. Мне необходимо выяснить, что послужило толчком к первому пожару. Что-то в тот день случилось. Или еще за день до этого. И это происшествие кого-то страшно напугало или разозлило. Что-то изменило ситуацию настолько серьезно, что она стала ужасно опасной, даже более того, угрожающей или непереносимой, несправедливой, и в итоге это привело ко взрыву, к убийству…

– А что могло случиться в тот день? – Драммонд не отрываясь смотрел на него.

– Не знаю, – признался Питт. – Я все внимание обратил на Шоу, а он ничего не намерен мне рассказывать. Конечно, все еще остается такая возможность, что Клеменси убил он сам, потом устроил поджог, а потом убил Эймоса Линдси, потому что каким-то образом выдал себя – нечаянным словом или умолчанием. И Линдси понял, что это сделал он. Они были друзьями, но я не верю, что он стал бы молчать, если бы был уверен в виновности Шоу. – Это была наиболее отвратительная, почти невыносимая мысль, но профессиональная честность заставляла его принимать во внимание и ее.

Драммонд заметил его колебания.

– Это не первый раз, Питт, когда вам нравится убийца. Да и мне тоже, коли на то пошло. Жизнь была бы намного проще и легче, если бы мы могли любить одних только героев и ненавидеть только негодяев. Или, как лично я готов согласиться, не жалеть негодяев так же, как хотя бы иногда мы жалеем жертв.

– Я иной раз затрудняюсь обнаружить разницу между ними. – Питт грустно улыбнулся. – Знавал я убийц, которых считал такими же жертвами, как и всех остальных в данном деле. И если окажется, что убийцами были Анжелина и Селеста, я, кажется, и на этот раз не буду знать, жалеть их или ненавидеть. Покойный епископ полностью подчинил их себе; он понукал ими с самого их детства, он воспитал, сделал их именно такими, какими сам хотел их видеть, и практически лишил их какой-либо возможности стать чем-то еще. Я так полагаю, что старший Уорлингэм непрестанно изгонял из дома всех их поклонников и претендентов на их руку, он превратил Селесту в свою помощницу и секретаршу, а из Анжелины сделал экономку и хозяйку дома, когда требовалось принимать гостей. К тому времени, когда он умер, они уже были слишком пожилыми, чтобы рассчитывать выйти замуж, и полностью подпавшими под его влияние, так что оказались абсолютно зависимы от его взглядов, его социального статуса и его денег. Если Клеменси в своем негодовании стала угрожать разрушить все то, на чем была выстроена и держалась их жизнь, и поставила их перед перспективой провести весь остаток жизни не только совершенно опозоренными и обесчещенными в общественном мнении, но и лишенными всего того, во что они верили и что оправдывало их прошлое, то нетрудно себе представить, почему они могли решиться ее убить. Для них она была не только угрозой в плане их собственного сомнительного морального облика, но и предателем своей семьи. Сестры вполне могли счесть это ее страшное предательство грехом, заслуживающим смерти.

– Да, вполне могли, – согласно кивнул Драммонд. – Если не брать их в расчет, тогда у вас остается некий безымянный пока что владелец трущоб, наживающийся на них, кому угрожали разоблачения Клеменси. Как я полагаю, вы уже выяснили, чьими еще домовладениями она интересовалась? Как насчет Латтеруорта? Вы говорили, у него немалые амбиции в плане повышения своего социального статуса – особенно в отношении Флоры, – и он желает оставить позади, забыть свое торговое прошлое и удачно выдать ее замуж за кого-то из высшего общества. Нажива на трущобах этому отнюдь не поможет. – Он скорчил кислую гримасу. – Хотя, я не уверен, что это могло бы порушить его планы. Немало членов аристократических семей нажило себе состояние весьма сомнительными способами.

– Несомненно, – кивнул Томас. – Но они это делают втайне. Они вполне способны закрыть глаза на порок и зло, могут даже принять и терпеть вульгарность – с неудовольствием, даже с отвращением, если, конечно, это приносит хорошие деньги, – но никогда не станут поступать неосторожно, чтобы выдать эту тайну.

– Вы становитесь записным циником, Питт. – Говоря это, Драммонд улыбался.

Инспектор пожал плечами.

– Все, что мне удалось узнать о Латтеруорте, это то, что свое состояние он сделал на севере и уже продал все свои тамошние акции. В Лондоне у него ничего не было, насколько удалось выяснить.

– А как насчет политической стороны дела? – Шеф явно не собирался сдаваться. – Могло ли быть так, что Клеменси убили из-за каких-то иных связей с Далгетти и его фабианскими трактатами? И Линдси тоже?

– Я не обнаружил никаких подобных связей. – Питт поморщился. – Но, конечно, Клеменси была знакома с Линдси, и они нравились друг другу. Но поскольку они оба мертвы, невозможно узнать, о чем они разговаривали, если только об этом знает Шоу и если нам удастся его убедить все рассказать. Но поскольку оба дома сгорели дотла, никаких бумаг не осталось.

– Вы могли бы поговорить с некоторыми другими членами этого общества…

– Поговорю, если дойдет и до этого. Но сегодня я иду на похороны Линдси. И, возможно, мне удастся раскопать, чем Клеменси занималась в последний день или два перед смертью, с кем разговаривала и что такое могло случиться, что так кого-то разозлило или испугало, что он убил ее.

– Потом все мне расскажете, ладно? Я тоже хочу знать.

– Да, сэр. А теперь мне нужно идти, иначе я опоздаю. Ненавижу похороны, больше всего в жизни ненавижу, особенно когда смотрю на лица горюющих и оплакивающих и знаю при этом, что один из них – убийца.