Найо Марш - Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти (сборник)

Почувствовав пристальный взгляд Аллейна и словно прочитав его мысли, Урсула стрельнула на него глазами и подскочила к мисс Линн.

– Тери, разве я не права? Не хочу быть несправедливой, но кто, кроме меня, за нее здесь заступится?

Не глядя, она протянула руку в сторону Фабиана, и тот сразу же оказался рядом. Теперь Урсула обратилась к нему:

– Не надо смотреть на меня свысока, Фабиан, и демонстрировать свое интеллектуальное превосходство. Я любила ее. Она была моим другом. Я не могу хладнокровно стоять в стороне и слушать о ее недостатках. Поэтому и стараюсь ее защитить.

– Я понимаю, – сказал Фабиан, беря ее за руку. – Не волнуйся. Я все понимаю.

– Но я не хочу ссориться с Тери. Тери, ты слышишь, я не хочу враждовать с тобой. Лучше уж ничего не рассказывай, чтобы я могла относиться к тебе, как раньше.

– Никто не заставит меня поверить, что Тери совершила что-то недостойное, – заявил Дуглас. – Я тебе честно скажу, Фабиан, мне не нравится, как ты все это обставил. Если ты считаешь, что Тери могла совершить что-то постыдное…

– Замолчи!

Вскочив на ноги, мисс Линн, кипя от возмущения, разразилась бурной тирадой:

– Что за глупости ты несешь, Дуглас! «Постыдное», «непостыдное»! При чем здесь все это? Урсула! Мне не нужно твое заступничество. И мне глубоко наплевать, справедлива ты или нет и будешь ли относиться ко мне, как раньше. Ты слишком много на себя берешь. Заставить меня зайти так далеко, а потом великодушно отпустить с миром! Вы все решили, что я его любила? Прекрасно. Так оно и есть. Если мистер Аллейн должен узнать все, дайте мне рассказать об этом откровенно и с какой-то долей достоинства.

2

«Довольно странно, что Теренс Линн, которая с самого начала противилась всем этим излияниям с их неизбежными последствиями, вдруг решила последовать примеру остальных и предаться откровениям, – подумал Аллейн. – Но это большая удача». Дело в том, что, несмотря на все услышанное, у него так и не сложилось полного представления о муже Флоренс Рубрик: как именно он выглядел, насколько разительным было физическое несоответствие между ним и этой девушкой, которая была лет на двадцать его моложе. Теперь рассказ мисс Линн должен был восполнить этот пробел.

Оказалось, что Теренс жила в Новой Зеландии уже пять лет. Вооружившись знанием стенографии и машинописи вкупе с шестью рекомендательными письмами, одно из которых было написано самим верховным комиссаром в Лондоне и адресовано лично Флоренс Рубрик, она отправилась на поиски счастья в Южное полушарие. Миссис Рубрик сразу же наняла ее на работу, и она поселилась в Маунт-Мун, но ей довольно часто приходилось выезжать в Веллингтон, где у ее работодательницы была квартирка рядом с парламентом. Аллейн подумал, что, забравшись на другой конец света и очутившись среди незнакомых людей, она неизбежно должна была страдать от одиночества. Урсула и Фабиан подружились еще на пароходе, Дуглас Грейс еще не вернулся со Среднего Востока, а миссис Рубрик не вызывала у нее ни симпатии, ни уважения. Понятно, что она чувствовала себя неприкаянной.

Со временем миссис Рубрик стала посылать ее с поручениями к своему мужу. «Эти данные по переоценке я хотела бы процитировать в своем выступлении, мисс Линн. Их надо представить в сравнительном виде. Пройдитесь-ка по ним с моим мужем. Скажите ему, что мне надо что-нибудь простенькое, но чтобы в самую точку». И Теренс Линн стала трудиться вместе с Артуром Рубриком в его кабинете. Вскоре она обнаружила, что может облегчить ему работу, доставая с полок книги и записывая под диктовку. Аллейн представил, как эта изящная девушка тихо движется по кабинету или сидит за столом, а мужчина в кресле чуть задыхающимся голосом отливает словесные пули, которыми его жена будет разить своих политических противников. Со временем Теренс поняла, что с помощью одной-двух подсказок Артура Рубрика она сможет изготовлять подобные статистические боеприпасы самостоятельно. Она любила четкие формулировки и старалась находить точные слова, помещая их в нужное место. Он, как выяснилось, тоже. Они невинно забавлялись, стряпая всю эту писанину для Флоренс, но она никогда не воспроизводила ее дословно.

– Она расклевывала записи, как сорока, – отметила Теренс, – а потом пересказывала их с массой повторений, с выкриками, которые сопровождала ударами кулака в ладонь. «В тысяча девятьсот тридцать восьмом году, – восклицала она, отбивая ритм кулаком. – Заметьте, в тысяча девятьсот тридцать восьмом государственный доход от этих владений составлял три с четвертью миллиона. Три с четвертью миллиона. Три с четвертью миллиона, господин спикер, вы не ослышались…» И она была абсолютно права. На слух это воспринималось гораздо лучше, чем наши гладкие, причесанные фразы. У нее хватало ума их избегать. Они появлялись только в текстах, предназначавшихся для печати. В печатном виде они выглядели эффектнее.

Именно журналистская и литературная работа сблизила мужа Флоренс с ее секретаршей. Один еженедельник попросил Флоренс написать статью о фермерских женах. Она была польщена и озадачена. Придя в кабинет, она долго распространялась о красоте и важности домашней работы. Она утверждала, что жизнь фермерской жены поистине прекрасна, поскольку по-священа первоосновам человеческого существования (подчас она сооружала и не такие фразы). «Благородная жизнь, – не унималась Флоренс, звоня в колокольчик, чтобы вызвать Маркинса, – она посвящена…» Но эти пышные фразы никак не соответствовали реальной жизни фермерш, чей рабочий день продолжался четырнадцать часов и был соизмерим разве что с трудом каторжника. «Напишите что-нибудь подходящее, мисс Линн. Артур, дорогой, помоги ей. Мне бы хотелось подчеркнуть святость женского труда в сельской местности. Одна, без всякой помощи. Просто какой-то матриархат». Вошедший Маркинс принес ей чашку с бульоном, который она обычно пила в одиннадцать часов. Флоренс стала расхаживать по комнате, потягивая бульон и бросая бессвязные слова: «истинное призвание… величие… наследие… верная спутница жизни». Потом ее позвали к телефону, но, остановившись в дверях, она успела скомандовать: «За дело, вы оба. Артур, дорогой, побольше броских выражений, но не слишком заумных. Что-нибудь свежее, естественное и эффектное». Помахав им рукой, она удалилась.

Статья, которую они написали, была откровенной ересью. Стоя у окна, они смотрели на горные цепи, отливавшие на солнце бледной голубизной.

– Когда я смотрю на все это, мне кажутся смешными слова о том, что мы «вдохнули сюда жизнь и принесли цивилизацию», – сказал Артур Рубрик. – Мы всего лишь ползаем по поверхности нескольких гор и ничего нового не привнесли. Здесь по-прежнему первозданный мир, еще не слишком загаженный людьми и овцами. Почти такой же, каким он был до появления человека на земле.