Гилберт Честертон - Исчезновение принца. Комната № 13

– Как жаль, что ты не умеешь писать, старина Спот, – сказал он. Но люди, в отличие от собак, умели и писали, подумал он, возвращая на место снимок. Только Питер Кейн в своих посланиях ни разу не упомянул о Марни, а сама Марни не писала ему с… С очень давних времен. И это настораживало, тревожило, заставляло задуматься и даже наводило на определенные выводы. Все, что он имел, лишь короткие упоминания о ней, наподобие «С Марни все в порядке» или «Марни благодарна за беспокойство» и больше ничего.

В этих коротких фразах было все: и любовь Питера к дочери, и твердая убежденность отца в том, что она не выйдет замуж за человека с тюремным прошлым. За это время страстное чувство Джонни к дочери Питера Кейна превратилось почти в болезненную одержимость. Ее счастье и ее будущее были для него важнее собственных, и так будет всегда, думал он. Питер любил его, Джонни чувствовал это. Он относился к нему, как мужчина может относиться к повзрослевшему сыну. Если бы трагическое недоразумение не привело к тому, что он оказался в тюрьме, Питер отдал бы за него Марни, и она бы с радостью стала его женой. «Такова жизнь», – философски изрек Джонни. А потом принесли чай, после чего дверь захлопнулась, опять наступила тишина, и снова наползли мысли…

Зачем младший Лег подстроил ему такую ловушку? Они ведь даже никогда не встречались. Он и видел-то этого юного фальшивомонетчика всего раз, и то случайно, и тот даже не мог знать о том, что известен человеку, которого он «сдал», поскольку Джефф Лег был очень осторожен. Его нельзя было встретить в тех обычных местах, где люди, близкие к преступному миру, собираются, чтобы похвалиться друг перед другом, обговорить планы или выпить и развлечься.

В замке лязгнул ключ, и Джонни встал. Он и забыл, что уже был вечер, когда его навещал тюремный капеллан.

– Садитесь, Грей.

Дверь за спиной священника закрылась, и он сел на нары Джонни. Странно, но капеллан подхватил оборванную нить помыслов Джонни.

– Я хочу, чтобы вы подумали о Леге… Я имею в виду младшего, сына. Нехорошо держать в себе обиду, истинную или надуманную. Ведь срок вашего заточения скоро заканчивается, и недалек тот час, когда недовольство ваше получит возможность выплеснуться. Но, Грей, мне не хочется снова увидеть вас здесь.

Джонни Грей улыбнулся.

– Здесь вы меня больше не увидите! – он выделил интонацией первое слово. – А что касается Джеффа Лега, я о нем мало что знаю, хотя много о чем догадываюсь да и слышать разное приходилось.

Капеллан задумчиво покачал головой.

– Я о нем тоже слышал, но не много. Это ведь его называют Великим Печатником, верно? Нет, я, разумеется, как и все, прекрасно знаю, что Европу заполонил поток фальшивых денег, и что полиция так и не смогла поймать человека, который их печатает… Это Джефф Лег?

Не дождавшись ответа, капеллан грустно улыбнулся.

– «Не настучи» – одиннадцатая заповедь, да? – добродушно сказал он. – Боюсь, я поступил опрометчиво, задавая такой вопрос. Когда заканчивается ваш срок?

– Через полгода, – ответил Джонни. – И выйдя отсюда, я жалеть не буду.

– Чем собираетесь заниматься? У вас деньги есть?

У заключенного дернулись губы.

– Да, небольшой доходец, каких-то три тысячи в год, – с невозмутимым видом произнес он. – Просто об этом на суде почему-то забыли упомянуть. Нет, отче, деньги меня не тревожат. Я думаю, что отправлюсь в путешествие. По крайней мере, сидеть и вспоминать о своем темном прошлом я не намерен.

– Это означает, что фамилию вы менять не собираетесь, – блеснув глазами, сказал капеллан. – При ваших-то трех тысячах годовых не думаю, что у вас возникнет желание сюда вернуться. – Тут он что-то вспомнил, запустил руку в карман и достал письмо. – Заместитель коменданта передал. Чуть не забыл про него. Оно пришло сегодня утром.

Письмо было вскрыто, как и все письма, которые получали заключенные. Джонни посмотрел на конверт без особого интереса. Как он и предполагал, письмо было не от адвоката. Он сразу узнал размашистый уверенный почерк Питера Кейна – первое письмо от него за последние полгода. Дождавшись, когда за посетителем закроется дверь, он вынул письмо из конверта. На листке бумаги было всего несколько рукописных строк:

« Дорогой Джонни, надеюсь, новость, которую я хочу сообщить, не сильно тебя расстроит. Марни выходит замуж за майора Флойда из Торонто. Я знаю, что ты достаточно благороден и великодушен, чтобы порадоваться за нее и пожелать ей счастья. Мужчина, за которого она выйдет, – отличный парень, с ним она будет счастлива ».

Джонни положил письмо на полку и принялся ходить по узкой камере из угла в угол, заложив руки за спину. Этому занятию он посвятил десять минут. Марни выходит замуж! Лицо его сделалось бледным и напряглось, глаза под мрачно сдвинутыми бровями словно потемнели. Наконец он остановился, дрожащей рукой налил себе полную кружку воды, поднес ее к решетке на окне и посмотрел на восток.

– Удачи тебе, Марни! – хрипло произнес он и залпом осушил кружку.

Через два дня Джонни Грея вызвали к начальнику тюрьмы, в кабинете которого он узнал потрясающую новость.

– Грей, могу вас обрадовать. Вы будете выпущены немедленно. Я только что получил разрешение.

Джонни поклонился.

– Благодарю вас, сэр, – сказал он.

Охранник отвел его в душевую, там он разделся и, обернувшись полотенцем, вошел в небольшую кабинку, где его дожидалась гражданская одежда. Испытывая странное чувство, будто надевает на себя чужие вещи, он оделся и вернулся в камеру. Охранник принес зеркало и безопасную бритву, и он закончил свой туалет. Остаток дня был в его распоряжении. Теперь Джонни был на особых правах, мог в своей обычной одежде разгуливать по тюрьме, где вздумается, вызывая зависть у людей, которых успел хорошо узнать и теперь презирал, у этих наполовину безумцев, которые весь год нашептывали ему в уши пустые слова.

Когда он остановился в коридоре, думая, куда бы пойти, дверь с грохотом отлетела в сторону, и в проход ввалилась группа людей. В ее центре находилось дикое завывающее и извивающееся существо, больше похожее на зверя, чем на человека. Лицо у него было в крови, на руки навалились охранники. Джонни, оставаясь на месте, провел взглядом тюремщиков, которые уволокли несчастного в сторону карцера.

– Феннер, – произнес чей-то тихий голос. – Тот, что надзирателю врезал. Но больше избивать они его не смогут.

– Это не тот Феннер, который двенадцать лет отсидел и завтра должен был освободиться? – спросил Джонни, вспомнив заключенного.

– Он самый, – ответил голос, это был один из уборщиков. – Если бы не старик Лег, он бы девятью плетьми отделался. Видать, горбатого могила исправит, верно? Послезавтра они к нему не будут иметь права уже и пальцем прикоснуться, а судья доберется до нас не раньше, чем через неделю.