Гилберт Честертон - Исчезновение принца. Комната № 13

Джонни вспомнил этот случай. Лег был свидетелем того, как на Феннера накинулся с кулаками один из надзирателей (потом его уволили). Бедный Феннер не удержался и ударил в ответ. Было проведено расследование, и показания Лега могли спасти его от порки, да только Лег был слишком близким другом надзирателей (или надзиратели были его слишком близкими друзьями), и он не стал выдавать «штыря», поэтому Феннер и получил по полной – его отправили в треугольник [21].

Прошлую ночь Джонни не спалось. Все мысли его были о Марни. Нет, он не собирался упрекать ее. И на отца ее зла не держал. Кто ж еще как не Питер Кейн знает, что для его дочери лучше. Он, можно сказать, был одержим постоянным страхом за будущее своей девочки. Джонни догадался, что, как только на горизонте появился представительный канадец, Питер сделал все, что было в его силах, чтобы как-то поспособствовать их союзу.

Последний раз Джонни поднимался по крутому склону. Наконец ключ повернулся в большом замке, и вот он уже стоит за воротами, свободный человек. Рыжебородый главный охранник протянул руку.

– Удачи, – не особенно приветливо сказал он. – И не переходи через Альпы [22]снова.

– Со скалолазанием я завязал, – ответил Джонни.

С начальником тюрьмы он уже попрощался, и теперь единственное, что напоминало ему о мрачной тюремной жизни, был один из надзирателей, который сопровождал его до железнодорожной станции. Поезда нужно было подождать, поэтому Джонни, чтобы не терять зря время, попытался добыть какие-нибудь интересующие его сведения с другой стороны.

– Нет, Джеффа Лега я не знаю, – покачал головой надсмотрщик. – Со стариком встречался, он же у нас отбывал и вышел год назад… Ты тогда, кажется, уже тоже был здесь, Грей?

Джонни кивнул.

– Выходит, мистер Джефф Лег Альпы еще не переходил? – хмыкнув, спросил он.

– Нет. По крайней мере, в нашей тюрьме он не сидел. И в Паркхерсте, и Портланде, насколько я помню, тоже. Я в обеих бывал и слышал, как его там обсуждали. Говорили, что он умный, то есть ему только предстоит тюремную баланду попробовать. Ну что ж, всего доброго, Грей, и смотри, веди себя хорошо!

Джонни пожал протянутую руку. Зайдя в вагон и заняв свое место, он носовым платком стер с ладони последнее соприкосновение с тюремной жизнью.

Прибыв днем на «Паддингтон» [23], он увидел своего слугу с маленьким вислоухим фокстерьером на натянутом, как струна, поводке. Пес начал радостно повизгивать задолго до того, как Джонни увидел встречающих. Еще секунда, и вот уже собака барахтается в руках хозяина и лижет его лицо, уши, волосы, скуля от счастья. Когда Джонни опустил собаку на платформу, в его глазах стояли слезы.

– Вам пришло много писем, сэр. Будете обедать дома?

Неподражаемый Паркер был настолько сдержан, что можно было подумать, будто он встречает хозяина после вояжа в Монте-Карло.

– Да, пообедаю дома, – сказал Джонни и сел в такси, которое нанял Паркер. Спот запрыгнул за ним.

– Вы без багажа, сэр? – с серьезным видом спросил Паркер.

– Без багажа, – так же серьезно ответил Джонни. – Садитесь рядом со мной, Паркер.

Слуга заколебался.

– Это было бы слишком большой вольностью, сэр, – сказал он.

– Не такой уж большой по сравнению с теми вольностями, которые я терпел последние год и девять месяцев, – ответил Джонни.

Когда автомобиль выехал на унылую Чепел-стрит, осмелевший Паркер поинтересовался:

– Надеюсь, вы не слишком плохо провели время, сэр?

Джонни рассмеялся.

– Не скажу, что это было приятное местечко, Паркер. Тюрьмы редко такими бывают.

– Вы правы, сэр, – согласился Паркер и зачем-то добавил: – Я никогда не бывал в тюрьмах, сэр.

Квартира Джонни находилась на Куинс-гейт. При виде спокойной роскоши своего кабинета у Джонни сдавило в груди.

– Дурак! – вслух обозвал он себя.

– Да, сэр, – Паркер пристыженно опустил голову.

В тот вечер множество людей тайком наведалось в квартиру на Куинс-гейт, и Джонни, после того как принял первого из них, вызвал Паркера в свою маленькую столовую.

– Паркер, мне сказали, что пока меня не было, посещение кинотеатров стало обычным делом даже для солидных господ.

– Я и сам люблю кино, сэр, – признался слуга.

– В таком случае, сходите и поищите сеанс, который заканчивается не раньше одиннадцати, – сказал Джонни.

– В имеете в виду, сэр…

– Я имею в виду, что сегодня вечером я хочу побыть один.

Лицо Паркера вытянулось, но он был хорошим слугой.

– Хорошо, сэр, – сказал он и вышел из комнаты, охваченный горькими думами о том, что за неблаговидные планы вынашивает его хозяин.

Последний гость ушел в половине одиннадцатого.

– С Питером я повидаюсь завтра, – сказал Джонни, швырнув окурок сигареты в камин. – Так вы ничего не знаете об этой свадьбе? Когда она должна состояться?

– Нет, капитан. Я и с Питером едва знаком.

– Кто жених?

– Судя по всему, какая-то шишка… Питер не дурак, он не станет за кого попало дочь отдавать. Я слышал, это какой-то майор канадской армии и очень хороший человек. Питеру проще окучить простофилю, чем кому другому прихлопнуть муху.

– Питер никогда таким не занимался, – категорическим тоном возразил Джонни Грей.

– Не знаю, не знаю, – покачал головой его собеседник. – Простофили рождаются каждую минуту.

– Да, но им еще нужно время, чтобы вырасти. Да и женщины не дремлют, первыми снимают урожай, – улыбнулся Джонни.

Вернувшийся в четверть двенадцатого Паркер застал хозяина перед камином, забитым остатками сожженных бумаг.

На следующий день Джонни добрался до Хоршема чуть позже полудня, и никто из тех, кто видел атлетически сложенного молодого человека, идущего уверенной походкой по главной хоршемской дороге, не мог предположить, что еще каких-то два дня назад он носил арестантскую робу.

Сюда его привело желание в последний раз попытаться отбить у судьбы свое счастье. Чем это закончится, какие доводы он будет приводить – об этом Джонни не задумывался. Для него существовал и имел смысл лишь один довод, но его-то как раз пустить в ход было никак нельзя.

Свернув на Даун-стрит, он увидел два стоящих друг за другом огромных лимузина, и подумал, что за светская встреча может происходить в доме, в который он направлялся.

Мейнор-Хилл стоял чуть в стороне от соседних домов. Это было основательное краснокирпичное здание, стены которого оживлялись вьющимся ломоносом. Джонни не стал входить через парадную, а вместо этого пошел по дорожке, которая, как он знал, вела к большой лужайке за домом, где Питер любит в это время дня погреться на солнышке.

Выйдя на открытое пространство, Джонни остановился. Он увидел опрятную горничную, разговаривающую с пожилым мужчиной, одетым в ливрею дворецкого. Тот стоял, опустив морщинистое лицо, и, судя по сведенным бровям и поджатым губам, очень внимательно прислушивался, хотя она кричала так, что ее вопли услышал бы, наверное, и глухой.