Энтони Берджесс - Смерть под музыку

— Захватите его, Ватсон. Там наверняка есть легкое обезболивающее, которое поможет вам пережить самые скучные части концерта. — Холмс улыбнулся, а меня смутила излишне точная оценка моего отношения к классической музыке.

Мне чудилось, что из-за немыслимого воздействия Холмса полуденный зной сгущается в средиземноморскую вялость. Кеб мы нашли с трудом, а когда приехали в Сент-Джеймс-Холл, концерт уже начался. Нам любезно позволили занять места в глубине зала посреди очередного номера, и вскоре я был готов к сиесте. Великий Сарасате, бывший в ту пору на пике популярности, исполнял чрезвычайно замысловатое произведение Баха под фортепьянный аккомпанемент привлекательного молодого человека — судя по цвету лица, иберийца, как и сам маэстро. Пианист нервничал, хотя явно не по причине недостатка виртуозности. Он то и дело оглядывался на занавес, отделявший сцену от кулис и служебных помещений, но потом, будто успокоившись, сосредоточился на музыке. Холмс, прикрыв глаза, легонько отстукивал на правом колене ритм невыносимо долгой музыкальной головоломки, занимавшей меломанов, среди которых я узрел бледного рыжебородого ирландца, выбивающегося в критики и полемисты. Я заснул.

Спал я очень крепко. Разбудили меня аплодисменты, в ответ на которые Сарасате кланялся с чисто испанской несдержанностью. Я украдкой взглянул на часы и понял, что бóльшая часть концерта пролетела незаметно для моего погрузившегося в сон мозга. Аплодисменты наверняка звучали и раньше, но усталые серые клеточки на них не отреагировали. Холмс либо не обратил внимания на то, что я спал, либо заметил, но из вежливости не будил и сейчас не журил за варварское безразличие к обожаемой им музыке.

— Ватсон, вот-вот начнется тот самый опус, — сказал он.

И опус начался. Звучал он безумно: одновременно слышались голоса сразу трех струн в ритме, который, как я узнал во время короткой поездки в Гранаду, называется сапатеадо. Закончился опус неистовыми аккордами и такой высокой нотой, что насладиться ее благозвучием смогла бы только летучая мышь.

— Браво! — вместе с остальными воскликнул Холмс и бурно зааплодировал.

Тут гром чрезмерно восторженных, на мой взгляд, оваций был заглушен выстрелом. Повалил дым, запахло подгоревшим завтраком, и молодой пианист закричал. Его голова упала на черно-белые клавиши, сыграв нечто немелодичное, затем поднялась — незрячие глаза и рот, из которого хлестала кровь, обвиняли публику в страшном преступлении против человеческой природы. Потом самым непостижимым образом пальцы правой руки умирающего несколько раз выдали одну и ту же ноту, а за ней чудовищную гамму. Казалось, он повторял и повторял бы ее, если бы не вмешалась смерть. Молодой пианист рухнул на сцену. Женщины завизжали, а маэстро Сарасате поспешно спрятал на груди свою драгоценную скрипку — Страдивари, как впоследствии сообщил мне Холмс, — будто убийца целился в нее.

Холмс отреагировал, как всегда, молниеносно.

— Очистите зал! — закричал он.

Появился администратор, мертвенно-бледный, дрожащий, и выкрикнул нечто подобное, но не так громко. Капельдинеры стали выпроваживать перепуганную публику. Рыжебородый ирландец успел кивнуть Холмсу и высказаться насчет того, что чуткие пальцы сыщика-любителя должны опередить грубые лапы профессионалов из столичной полиции. Молодого пианиста он пожалел — мол, испанец подавал большие надежды.

— Пойдемте, Ватсон! — позвал меня Холмс, направляясь к сцене. — Несчастный потерял много крови, но, возможно, еще жив.

Однако я сразу понял: содержимое моего саквояжа пианисту не поможет — его затылок был просто расколот.

Холмс со всевозможным пиететом обратился к Сарасате на безупречном, как говорил мой слух, испанском. Маэстро рассказал, что пианист по фамилии Гонсалес более шести месяцев аккомпанировал ему на гастролях в Испании и за рубежом. Близко они знакомы не были. Маэстро только слышал о желании молодого человека стать сольным исполнителем и композитором. По мнению Сарасате, врагов его аккомпаниатор не имел. Впрочем, по Барселоне ходили грязные слухи о любовных подвигах молодого Гонсалеса. Но разве можно предположить, что разгневанный муж или, скорее, мужья последовали за ним в Лондон, чтобы так жестоко и мелодраматично отомстить? Холмс безучастно кивнул, расстегивая воротник покойного.

— Бесполезно, — проговорил я.

Холмс не ответил — лишь молча всмотрелся в затылок Гонсалеса, нахмурился и, отряхнув ладони, поднялся с корточек. Он спросил потного администратора, не видел ли тот или его подчиненные убийцу либо странного посетителя, который мог проникнуть за кулисы, где место лишь артистам и персоналу, через дверь, охраняемую отставным сержантом морской пехоты, ныне швейцаром. Администратора осенила страшная догадка, и мы все бросились по коридору к двери, выходившей в переулок.

Дверь не охранялась по простой причине: старик в форменных брюках, но без тужурки, вероятно из-за жары, лежал мертвый. Его седой затылок с дьявольской аккуратностью пробила пуля. Значит, убийца имел возможность прокрасться к занавесу, отделявшему сцену от кабинетов и гримерных.

— Очень жаль, что больше никого из персонала не оказалось поблизости, — посетовал расстроенный администратор.

Хотя, если взглянуть на ситуацию с разумным цинизмом, жалеть не стоит. Здесь явно орудовал хладнокровный убийца, который бы ни перед чем не остановился.

— Бедняга Симпсон! Ватсон, я его знал. Пушки и копья врагов ее величества были ему нипочем, зато он нарвался на пулю в годы заслуженного отдыха, за чтением «Спортивной жизни». — Холмс повернулся к администратору. — Не соблаговолите объяснить, почему на пути убийцы оказался лишь бедный Симпсон? Иными словами, где были другие служащие?

— Мистер Холмс, ситуация в высшей степени странная, — начал администратор, вытирая шею носовым платком. — Вскоре после начала концерта, точнее, сразу после того, как вы, сэр, и ваш приятель заняли свои места, я получил послание. В нем сообщалось, что к нам с некоторым опозданием прибудет принц Уэльский с друзьями. Известно, что его высочество — поклонник Сарасате. Как вы, наверное, знаете, в глубине зала есть маленькая ложа для особо важных персон.

— Да, знаю, — отозвался Холмс. — Махараджа из Джохора любезно приглашал меня в то уединенное место. Но пожалуйста, продолжайте.

— Разумеется, я собрал подчиненных у главного входа, — рассказывал администратор. — Мы прождали там весь концерт, решив, что высокий гость появится лишь к концу программы. — Служащий признался, что они были обескуражены, но не расходились, пока не стихли аплодисменты, предположив, что его высочество с присущим ему властным добродушием велит испанскому скрипачу исполнить пару номеров на бис, когда в зале не останется никого, за исключением будущего короля. Таким образом, прояснилось все, кроме самого убийства.