Чарлз Тодд - Дар мертвеца

— Господи… сколько же всего вам известно!

— Да, боюсь, что так.

— Вы уже сообщили об этом инспектору Оливеру? А мисс Макдоналд знает?

— Мисс Макдоналд я все рассказал. Она по-прежнему молчит. Но мне ее подтверждения не требуется. У меня есть свое. — Больше ему не хотелось никому ничего передавать. Хэмиш возмущенно рокотал у него в голове, а он не сводил взгляда с миссис Холден. Хотя силы покинули ее, дух остался несломленным.

Неожиданно Ратлидж ощутил приступ гнева. Его собеседница не больна! Но ее мучают так же жестоко, как мучили ее мужа в турецком плену. Он все понял по ее голосу, по выражению лица, по угловатым движениям, по скованности. Ее заставили…

Она спрятала дрожащие руки в рукава платья, чтобы Ратлидж не видел.

— Я вам не верю!

— Я говорю правду, — тихо ответил он. — Хотите узнать, как звали мать мальчика? Сказать вам название клиники? Или, может, сказать, какие инициалы вышиты на его крестильной рубашке? «МЭМК». Они ваши?

Она разрыдалась и, с трудом найдя платок, промокнула глаза:

— У меня нет детей! Я ужасно сочувствую погибшей матери. Все женщины сочувствуют друг другу…

Ратлидж ждал. Миссис Холден долго молчала, а потом тихо заговорила, как будто стараясь вернуть себе утраченную твердость:

— Извините, вы меня очень расстроили… С весны я плохо себя чувствую. Может быть, вы все-таки уйдете? Надеюсь, вы не передадите мужу наш разговор. Он рассердится на меня за то, что я позволила вам остаться, несмотря на слабость.

Ратлидж восхищался ее храбростью и силой духа. Но от правды зависела жизнь других людей, и то, что он должен был сделать, должно быть сделано сейчас.

— Ведь вы и есть миссис Кук, верно? И мальчик — ваш сын. Вы Мод Кук… или Мэри Кук… или и та и другая? Миссис Керр вас узнает, как и доктор Уилсон.

— Нет! Нет. Нет…

— Мальчик — ваш сын, — не сдавался Ратлидж. — Но ваш муж считает его сыном Элинор Грей.

Женщина вскинула голову и посмотрела на него в упор, глаза у нее расширились от изумления. Потом она прикусила губу, и по подбородку потекла струйка крови.

— А вы, — продолжал Ратлидж, — не хотите выводить его из заблуждения…

Она схватила его за плечи и сжала с неожиданной силой:

— Нет… вы ничего не понимаете! Он знает, что ребенок мой. Боже правый, он все знает! Но он не может… еще не выяснил то, что узнали вы. Видите ли, он не отец ребенка! У него не будет от меня детей, я обесчещена, опозорена и больше не могу рожать… И за это он меня ненавидит. Он ненавидит Фиону. Но больше всего он ненавидит моего сына. Если я скажу ему правду, даже ради того, чтобы спасти Фиону, он сделает так, чтобы мальчика отдали нам на воспитание, и тогда он получит колоссальное удовольствие, погубив его! У моего мужа много влиятельных друзей — прокурор, главный констебль… инспектор Оливер… адвокаты в Джедборо и Эдинбурге. Он сумеет все устроить. Он даже заявит, если нужно, что сам был любовником Элинор Грей! Алекс даст показания на суде, солжет всем, но добьется, чего хочет. Мы с Фионой сумеем защитить Иена только в одном случае: если она погибнет, а мальчика от дадут в приемную семью.

У него ушло четверть часа на то, чтобы немного успокоить миссис Холден. Ее так трясло, что Ратлидж испугался, но, когда он предложил вызвать доктора Мерчисона, она ему не позволила. Вместо этого попросила хереса, и Ратлидж нашел графин у окна, налил бокал и поднес к ее губам.

Лицо миссис Холден немного порозовело. Дрожь прекратилась. Кроме того, постепенно к ней возвращалась способность мыслить здраво. Ратлидж снова предложил вызвать врача.

— Нет, я не имею права вызывать его именно сейчас. Он сразу поймет, что я плакала, и потребует ответа, что меня так расстроило. Он все расскажет Алексу. А Алекс допросит Маргарет — нашу горничную. Пожалуйста, уходите, а я скажу мужу, что вы приходили справиться о моем здоровье, потому что тогда увидели меня у дозорной башни и отвезли к доктору…

— И он вам поверит?

— Не знаю. — Миссис Холден глубоко вздохнула. — Да, я заставлю его мне поверить. У меня нет выбора. Он уже несколько месяцев мне угрожает, с весны, с тех пор, как он… вернулся домой. А я получаю огромное удовольствие оттого, что не признаюсь. Но иногда… иногда напряжение так велико, что мне трудно дышать. Оно распирает мне грудь.

— Как он мог узнать… о мальчике?

— Наверное, когда я болела гриппом, врач сказал ему, что у меня были роды. А может быть, я сама проговорилась в жару или во сне. У меня была высокая температура, иногда я просыпалась от крика… я звала… кого-то. Алекс очень умен, он догадался, что я что-то от него скрываю. Не знаю, как он догадался о Фионе… Ведь мы с ней были так осторожны! Но как только у него возникли подозрения, он вполне мог тайком пробраться в паб и осмотреть жилое крыло, пока Фиона была внизу, в баре. Мальчика крестили в рубашке, которая принадлежала моей бабушке. А может быть, он заметил, как я смотрю на Иена. Так что я перестала выдумывать предлоги, чтобы заходить в «Разбойники».

— И все же этого недостаточно, чтобы…

— Нет. Вы его не знаете. Повторяю, он очень умен! Он начал расспрашивать, где я была в шестнадцатом году, когда он звонил из Лондона и сообщил, что его посылают домой на поправку после ранения. Видите ли, тогда меня не было дома… и потом не было, когда он звонил во второй раз, чтобы сказать, что возвращается на фронт. Он снова и снова спрашивал, где я была, что я делала, с кем я была… Пока ответом ему не послужило само мое молчание! После этого он, должно быть, как-то узнал, что я родила ребенка, и начал дарить мне подарочки со смыслом — синий детский платок, погремушку для прорезывания зубов, лошадку-ка чалку, которую он, по его словам, нашел в Эдинбурге и решил, что она мне понравится. Слуги думали, что он хочет завести детей, как только я поправлюсь. Но я больше не могу иметь детей! Сестра, которая купала меня… доктор… должно быть, кто-то сказал ему, что у меня был ребенок.

Ратлидж покачал головой:

— Нет, скорее всего, он сам что-то выяснил. Вы встречались с Фионой? Как-то поддерживали с ней отношения?

— Иногда мы встречались по ночам у дозорной башни. Но перестали после того, как Алекс вернулся домой. Драммонд… он хранит верность мне и моей семье. Он никому не рассказал бы то, что знал. Видите ли, это Драммонд привез меня домой из Ланарка, когда мне стало немного лучше и я смогла отправиться в путь. А сестра ревновала его к Фионе. Иногда ревнивцы все как-то угадывают… Алекс — мастер выведывать тайны. Его ведь готовили на шпиона.

— И травля Фионы стала пробой, испытанием?

— Вы имеете в виду анонимные письма? Сначала — да. Он хотел, чтобы я сломалась и сказала ему то, что он хотел узнать. Но я молчала, и все нарастало как снежный ком. Он очень искусно обрабатывал мистера Эллиота и Оливера — и прокурора, и других влиятельных людей, насколько мне известно, — пока они не поверили, что до всего дошли сами! После того как Маккинстри не заглянул в конюшню, это Алекс убедил инспектора Оливера вернуться. Он напомнил ему о тех старых убийствах, которые случились у нас еще до войны, но их тогда так и не раскрыли. Оливер тогда очень страдал. Алекс точно знал, что где-то должны быть спрятаны якобитские кости, — он прочел о них в бумагах моего отца. Находка должна была положить конец сомнениям, тем более что Оливеру страстно хотелось найти труп. И вот пока это все происходило, Алекс каждый вечер приходил домой и подробно рассказывал, как еще он испортил жизнь Фионе… И следил за мной, пока я не уползала куда-то в уголок, пытаясь скрыть тревогу!