П. Никитин - Загробный гость: Приключения Шерлока Холмса в России. т. 1

— Теперь не угодно ли вам будет прислать сюда Антонова?

Через минуту бледный слесарь был введен в комнату.

— Узнаете ли вы вашего хозяина? — спросил его Холмс.

— Нет! — ответил слесарь. — Тот был курчавый брюнета, с пробором и маленькой бородкой.

Шерлок Холмс пошарил в захваченной коробке и, вынув оттуда черный курчавый парик, надел его на голову Молалева. Затем он вынул оттуда же клей и маленькую бородку, которую тут же приклеил арестанту.

— Ну, а теперь? — спросил он, улыбаясь.

— Конечно, он! — воскликнул слесарь.

Холмс поклонился полицеймейстеру и обернулся ко мне.

— Идемте, дорогой Ватсон, наше дело кончено и нам надо постараться попасть на шестичасовой поезд, идущий в Москву, чтобы поспешить уведомить г-на Черепанова о случившемся…

Я только что выпил чашку послеобеденного черного кофе в ресторане гостиницы Руфа, когда Шерлок Холмс вошел в зал.

Был уже третий день, как мы приехали в Харьков, проездом из Севастополя.

Собственно говоря, нам совершенно не нужно было заезжать в Харьков, но мы остановились здесь, поскольку были свободны и хотели посмотреть город.

Он оказался совершенно неинтересным, и я целые дни проводил у себя в номере за дневником, который начал вести с момента нашего приезда в Россию.

В промежутках между работой я ходил в ресторан, понемногу гулял и вообще вел самую праздную жизнь, мало интересуясь городом и его обитателями.

Но если я предавался отдыху в полном смысле этого слова, то Холмс вел совершенно иную жизнь.

Этот человек, казалось, не мог провести ни одного часа праздно. Он бродил по городу и его окрестностям, изучал народ, знакомился с нравами, завязывал знакомства, как будто ему предстояло провести здесь весь остаток своей жизни.

Поэтому мы целыми днями не виделись и каждый из нас жил своей особой жизнью.

Постоянным прогулкам Холмса способствовало и то обстоятельство, что местная полиция, а через нее и весь город, с быстротою молнии узнали наши имена, и к Холмсу лезли со всех сторон самые разнообразные люди, беспокоившие его разными пустяками или являвшиеся к нему единственно ради праздного любопытства.

Отделаться от таких господ можно было, только уйдя из дома, а так как мой друг сам очень любил разного рода экскурсии и наблюдения, то полувынужденное постоянное скитание не доставляло ему никакого огорчения.

Итак, я только что допил чашку послеобеденного кофе, когда Холмс вошел в зал.

Заметив меня, он весело улыбнулся и, подойдя к столику, сел рядом со мною.

— Вы избрали благую долю, Ватсон, — проговорил он. — Кайфовать — вещь хорошая, и я сожалею, что не обладаю вашим характером.

— Вы прямо с прогулки? — спросил я.

— Да, — ответил он, указывая кивком на свои запыленные сапоги. — Но сегодня мне не удалось отделаться так дешево. Меня все-таки настигли.

— Да? Кто же? — полюбопытствовал я.

— Один из местных уроженцев. Сравнительно молодой человек. Он настиг меня на восьмой версте от города, по дороге в Чугуев. Я хотел было попросить его убираться ко всем чертям и дал ему понять, что мне тягостны разговоры о пустых делах, но он, несмотря на это, стал рассказывать мне одну преинтересную историю, прося моей помощи, и вскоре так увлек меня, что я совершенно забыл о своем протесте.

Прекрасно зная, что пустое дело не заинтересовало бы Холмса, я почувствовал что-то интересное и не мог не высказать свое любопытство.

— Мой рассказ вряд ли удовлетворит вас в полной мере, — ответил, улыбаясь, Холмс. — Будет несравненно лучше, если вы подождете минут десять-пятнадцать. Тот человек, о котором я вам говорил, придет сюда и, так как на ходу я не мог толком расспросить его, то попрошу при вас повторить рассказ.

— Прекрасно, — согласился я. — Однако я по всему вижу, что вы снова приметесь за работу и обогатите ею еще раз мой дневник…

— Весьма вероятно.

— Здесь в Харькове?

— Нет, в Москве. Поэтому, если я соглашусь, то нашему отдыху скоро наступит конец.

— О, я знаю, что вы привыкли в таких случаях пользоваться первым попавшимся очередным поездом! — воскликнул я. — Не хотите ли чашечку кофе?

— Пожалуй, выпью… — согласился Холмс. — Пообедать я уже успел по пути.

Он подозвал лакея и заказал кофе.

— Доброго здоровья, мистер Холмс! — раздался вдруг за моей спиной мужской голос.

Вслед за этим к нашему столу подошел мужчина лет двадцати восьми, довольно красивый румяный блондин чисто русского типа.

Поздоровавшись с Холмсом, он вопросительно взглянул на меня.

— Мой друг и товарищ доктор Ватсон, — поспешил отрекомендовать меня Холмс.

— Иван Андреевич Серпухов. Очень приятно познакомиться, тем более что я с большим интересом всегда читал ваши мемуары, переведенные на русский язык, — проговорил любезно молодой человек.

Мы пожали друг другу руки, и Серпухов занял свободное место за нашим столом.

— Итак, вы согласны выслушать меня более подробно, многоуважаемый мистер Холмс? — с оттенком просьбы спросил он. Холмс улыбнулся.

— Ваша история не принадлежит к числу обыкновенных и, признаться, интересует меня, — ответил он, отхлебывая маленькими глотками кофе.

— Очень, очень вам благодарен, — с чувством произнес Серпухов.

— Но. — перебил его Холмс. — Мой друг, доктор Ватсон, еще не слыхал ее, да и я, вероятно, упустил много подробностей, а потому мне было бы желательно, чтобы вы рассказали ее с самого начала, не упуская ни малейшей детали.

— О, я сделаю это с величайшим удовольствием.

— И, вероятно, не откажетесь выпить с нами по чашечке кофе и рюмочке хорошего коньяку?

Серпухов поклонился и заказал себе кофе.

— Семья наша — купеческая, — начал он после небольшой паузы. — Отец мой и матушка родились в Харькове, здесь же и венчались и только после свадьбы, приблизительно через год, переехали в Москву, где отец открыл свое торговое дело.

— Какое именно? — полюбопытствовал Холмс.

— Конфетное. Сначала наша фабрика была маленькая, но с течением времени дела расширились, и к концу жизни отца мы стали уже считаться в Москве богатыми людьми. Семья наша была невелика: отец — Андрей Николаевич, мать — Надежда Симоновна, старший брат — Александр и я. Александр был старше меня года на четыре, так что, если бы он был жив, ему было бы теперь тридцать три года. Надо нам сказать, что отец мой был очень религиозен, но мать, как это ни странно в купеческой среде, была женщиной почти что неверующей и, если исполняла когда-нибудь какие-либо церковные обряды, то единственно по настоянию отца. Про себя могу сказать, что я человек верующий, трезвого образа жизни и люблю работу. С давних пор я интересовался работой отца, постоянно бывал на фабрике, и отец смотрел на меня как на своего главного помощника. Брат Александр уродился другим. С двадцатилетнего возраста он забросил все дела. Попросту говоря, он был кутилой, прогуливал с приятелями ночи напролет и вел самый развратный образ жизни, делая долги и постоянно надоедая отцу и матери просьбами о деньгах. В отношении религии можно сказать, что он не верил ни в черта, ни в кочергу.