Джемма О’Коннор - В поисках прошлого

Минут через десять он добрался до Бекли, откуда было рукой подать до Отмура. Когда Гил в первый раз приехал сюда навестить деда, старик сосед рассказал ему, что в античные времена через здешние вересковые пустоши проходили римские легионы. Гил мысленно представил себе марширующих тут римских воинов, и это распалило воображение. После этого всякий раз, когда он ехал в Отмур, останавливался здесь, прикладывал ухо к земле — и был уверен, что слышит топот, топот, топот марширующих сапог. Но сегодня было слишком жарко и солнечно для подобных иллюзий; это в прохладные дни на пустоши ощущался холодный ветерок с моря, который и помогал ему перенестись назад, в мифическое устье реки, конечно же, во время полного отлива. Отмурские пустоши осушили еще полвека назад, если не раньше, но, поскольку в предыдущие несколько недель погода стояла необычно дождливая, кое-где все еще виднелись лужи. Гил сощурился и смог представить себе, как отступает и утекает вода. Возникшую картину хорошо дополнила стайка чаек.

Он уселся, прислонившись спиной к низкой каменной стене, ограждавшей пастбище, сложил руки на коленях. И задумался о том, когда вся эта свора гостей уберется наконец из дома и можно будет вполне безопасно вернуться, не боясь, что придется вступать в разговор с тем или другим дальним родственником матери. Все они выглядели какими-то пыльными и старыми, все как один. И дед был таким же — Гил хорошо знал по собственному опыту, что тот никогда даже и не пытался скрыть свою неприязнь к молодежи. Кэти-Мей удостоилась особого презрения. Настоящее чудо, что она сумела сохранить свою жизнерадостность, чего Гил отнюдь не мог сказать о себе самом.

Сколько горя перенесла их мать из-за этого старика, это уже совсем иное дело. Насколько Гил мог судить, дед всегда с ней так обращался, еще с того времени, когда Крессида была ребенком. И тем не менее, когда этот старый фашист заявил, что нуждается в уходе, она рванула сюда, притащив с собой бедную малышку — Глазастика. И если бы Фрэнк не топнул ногой, им двоим тоже пришлось бы сюда перебраться. Неужели нельзя было найти такое решение, чтобы Крессида ухаживала за папашей, не разрушая при этом собственную семью?

Гил должен был признать, что благодарен Фрэнку за то, что тот уперся рогом в землю и настоял, чтобы они остались в Дублине. Гил хмыкнул. Фрэнк, судя по всему, думал о себе — точно, конечно, сказать невозможно: Фрэнк всегда предпочитал играть втемную, — однако по крайней мере его решение означало, что Гил не растеряет своих друзей и, самое главное, им не придется втискиваться в дедов дом в Элсфилде и все время ходить только на цыпочках мимо спальни этого старого урода. Дом весь пропитался запахами старости и вычурной, обитой ситчиком мебелью, пригодной разве что для кошек.

Похороны были такими же отвратительными, как и все остальное. Холодная, сырая церковь, викарий, едва упомянувший о покойном — он даже имя Крессиды правильно произнести не смог! И после этого ей еще пришлось пригласить его в дом! Тут Гилу пришла в голову мысль, что идея матери кормить всех исключительно сандвичами была своего рода шуткой, насмешкой. Он откинулся спиной на траву и захохотал, вспомнив, какое лицо было у Фрэнка, когда он увидел, что Крессида кучами наваливает его драгоценную копченую лососину на уже нарезанный хлеб. «Это научит его приезжать тогда, когда он нужен», — пробормотал Гил. Однако удовлетворение оттого, что он возложил всю вину за происшедшее на приемного отца, быстро исчезло, когда он задумался над будущим семейства Рекальдо. Если вспомнить бессмертные слова дедушки Холингворда, Крессида «опустилась до туземного уровня». Старик имел в виду то, что произошло с ней в Ирландии, но, с точки зрения Гила, мама переменилась именно тогда, когда вернулась в Оксфордшир. И в результате он потерял мать. Гил закрыл глаза, чтобы получше разобраться в своих горестях и попутно разработать планы на оставшееся время годичных каникул, которые он сам себе устроил.

Когда он поднялся, чтобы двинуться в обратный путь, решение вернуться в устье Глара окрепло еще больше. Гил еще не знал этого — голова была полна мыслями о возвращении во Францию, — но семя уже упало в почву. Остальное довершит некая журнальная статья.

Е-мейл от Шона Брофи Фионе Мур

Мне действительно очень нравится ваш стиль. Обращение «Шон» вполне годится — никакого Шефа не нужно. Пока что по крайней мере. Как насчет понедельника, или вы настаиваете на том, чтобы денек отдохнуть? Можем в перерыв на ленч выпить по пинте пива в пабе «Лиффи» на Бэчелорэ-Уок. В половине второго, подходит? Если вы свободны.

Шон

А в Элсфилде несколько оставшихся гостей не выказывали ни малейших признаков того, что собираются уходить.

— У нас просто нет соответствующих талантов для этого, — заявила Грейс, подойдя к Фрэнку сзади и испугав его.

— Для чего?

— Для организации поминок. Англичане никогда не устраивают поминки.

— Да неужели? А я-то думал, это имеет какое-то отношение к умершему, — невпопад высказался Фрэнк. — Пирс Холингворд обладал редким талантом опошлить любую радость, любое удовольствие.

— Стало быть, он и после смерти остался таким, каким был при жизни, — добавила она и, улыбаясь, протянула ему бокал красного вина. — Выпейте. Может, поможет.

— Не уверен, я уже парочку выпил, — заметил он, но бокал все-таки взял. — Прекрасное вино, Грейс. Не мешало бы выразить вам за него благодарность. Кресс говорила, это вы его вчера привезли.

— Рада, что вино пригодилось. Хотя предназначалось оно для вас двоих. Мне подумалось, что вам обоим не помешало бы слегка поднять настроение… — И она улыбнулась.

Грейс Хартфилд в семье Рекальдо любили все. Вместе со своим мужем, американцем Мурреем Магро, она занималась букинистической торговлей и имела недурную профессиональную репутацию; их магазин располагался в огромном викторианском здании в северной части Оксфорда. Познакомились они в Ирландии более десяти лет назад — Фрэнк расследовал убийство кузины Муррея, Эванджелин Уолтер. Не самый удачный повод завязать дружбу, однако они все эти годы поддерживали связь, по большей части через дочь Эванджелин — Алкиону. А за годы пребывания Крессиды в Оксфорде обе пары больше сблизились.

Хотя Грейс было под шестьдесят, она все еще поражала красотой и своей всегдашней безмятежностью, которую, казалось, ничто не могло нарушить. У нее были довольно светлые серые глаза, которые, как частенько казалось Фрэнку, могли заглянуть прямо в душу, отчего ему иной раз становилось не по себе. Белоснежные седые волосы подстрижены стильно и коротко, кожа бледная, с чуть заметными морщинками, напоминала пергамент, который смяли, а потом не очень успешно разгладили ладонью. Одной из черт, которые восхищали в ней Фрэнка, было всегдашнее полное спокойствие Грейс. У нее был также талант наблюдателя — мало что ускользало от ее внимания. А больше всего он ценил ее непочтительность по отношению к любым авторитетам.