Найо Марш - Цветная схема

Фоллс сделал протестующий и слегка наигранный жест.

— Мистер Квестинг слишком преувеличивает, — произнес он. — Уверяю вас, сэр, я обыкновенный дилетант. Каллиопа владеет мной сильнее, нежели Талия.

— О, да?

— Так вот вы каковы! — в восхищении воскликнул мистер Квестинг. — А я даже ума не приложу, о чем вы говорите. Мистер Фоллс рассказывал мне, что является вашим поклонником, мистер Гонт.

Жертвы бизнесмена принужденно засмеялись, и Фоллс, с трудом пытаясь сохранить приветливый вид, сказал:

— Да, в конце концов, это правда. Наверное, я не пропустил ни одного вашего спектакля в Лондоне за последние десять или даже больше лет.

— Очень приятно, — сердечно улыбнувшись, поблагодарил актер. — С моим секретарем вы, видимо, уже встречались? Ради Бога, давайте присядем.

Мужчины опустились в шезлонги. Фоллс слегка придвинулся к Гонту и сказал:

— Я часто думал, что с удовольствием выслушал бы ваше мнение, подтверждающее или опровергающее одну мою небольшую теорию. Она касается явной лжи Горацио при упоминанияя Розенкранца и Гильденстерна. Мне кажется, при вашем изумительном чтении «Гамлета» суть дела…

— Да, да. Я понимаю, о чем вы. «Он совсем не требовал их смерти». Чистейшее оправдание. Что еще?

— Меня всегда интересовала линия, направленная к Клавдию. Ваш Горацио…

— Нет, нет. Гамлету, только Гамлету.

— Конечно, подозрение абсурдно, но я хочу спросить, видели ли вы когда-нибудь трактовку Густава Грюндена…

— Грюндена? Но это же придворный актер Гитлера, не так ли?

— Да, да. — Мистер Фоллс сделал едва заметное движение, издал негромкий стон и прижал руку к пояснице. — Ужасная боль, — пожаловался он. — Да, так о том парне. На редкость нелепый артист. Такого Гамлета вы никогда не видели. По ходу пьесы он становится все более сумасшедшим, а публике кажется, будто такая манера игры изумительна. Я был свидетелем. До войны, конечно.

— Конечно! — с громким смехом повторил Квестинг.

— Но мы говорили о трагедии Шекспира. Я всегда считал… — И мистер Фоллс пустился в исключительно профессиональные рассуждения по поводу менее значительных загадок произведения.

Шестилетнее знакомство с творчеством Шекспира не убило в Диконе любви к «Гамлету», и он слушал с большим интересом. Фоллс оказался красноречивым человеком. Он имел хорошие манеры, а энергичные движения его рук, которые причиняли страдания, отражавшиеся на лице, выглядели уравновешенными и поразительно красивыми. Фоллс вынул изо рта трубку и вместо того, чтобы зажечь ее, стал отмечать свои главные аргументы, постукивая ею о ножку шезлонга.

— Сделать три акта, в то время как в пьесе пять! — возбужденно воскликнул он, и остатки недокуренного табака разлетелись по замечательно чистой веранде миссис Клейр, когда тема беседы очередной раз была проиллюстрирована сердитыми ударами о ножку шезлонга. — Ради Бога, почему не оставить пьесу такой, как она написана?

— Но мы играем ее полностью. Иногда.

— Мой дорогой сэр, я знаю, что вы играете, и бесконечно рад этому, как, должно быть, все почитатели Шекспира. Простите меня. Я загоняю своего любимого конька до смерти, а перед вами особенно. Огромная самонадеянность!

— Нисколько, — любезно ответил Гонт. — Я уже достаточно долго нахожусь на местной диете, чтобы развить необычайный аппетит. Но, должен сказать, я расстроен вашей точкой зрения насчет актов пьесы. С тех пор как мы были вынуждены сократить…

Барбара выглянула из-за дверей столовой, увидела Квестинга по-прежнему восседающим на веранде и заколебалась. Не прерывая своей речи, актер поднял руку и жестом пригласил девушку присоединиться к общей компании. Она присела на ступеньку рядом с Диконом.

— Вот так вам будет гораздо лучше, дитя мое, — заметил Гонт вскользь, и Барбара сразу вспыхнула.

«Ради всего святого, что же с ней произошло? — удивился про себя Дикон. — То же самое платье. Оно лучше остальных, потому что проще, но то же самое. После нашего приезда она зачесала волосы назад, и это, конечно, украсило ее, но все-таки что с ней случилось? Уже несколько дней я не слышал смешков и прекратилось гримасничанье».

Гонт начал говорить о более сложных пьесах «Цезарь и Клеопатра», «Ричард III» и, наконец, «Генрих IV». Фоллс, продолжавший свою нервную барабанную дробь, с восхищением следил за ним и вдруг воскликнул:

— Конечно, он был агностичен! Большинство известных монологов доказывает это. Если нужны еще какие-нибудь убедительные аргументы, их предоставляет вся пьеса целиком.

— Вы имеете в виду Клавдия? В молодости я однажды играл его. Да, это роль! Ужасная смерть, не правда ли? Леденит душу. «Там в подлинности голой лежат деянья наши без прикрас. И мы должны на очной ставке с прошлым держать ответ».

Голос Гонта вдруг стал монотонным, и слушатели тревожно зашевелились. Миссис Клейр подошла к одному из окон и с неопределенной улыбкой на губах прислушалась. Трубка выпала у Фоллса из рук, и он наклонился вперед. Дверь комнаты доктора Акрингтона открылась, и тот с сосредоточенным видом замер на пороге.

— Продолжайте, — попросил мистер Фоллс.

Ледяные фразы снова зазвучали на веранде.

— «Так что же? Как мне быть? Покаяться? Раскаянье всесильно».

Как всегда вежливый мистер Квестинг на цыпочках прошел к трубке и поднял ее. Фоллс, казалось, этого не заметил. Бизнесмен замер с трубкой в руке, со слегка склоненной набок головой и с выражением исключительного восхищения на лице.

— «Но что, когда и каяться нельзя! Мучение! о грудь, чернее смерти!»

На пемзовый пригорок упала тень. Смит, небритый и выглядевший даже хуже обычного, появился со стороны домика Саймона в сопровождении юноши. Они замерли на месте. Смит провел трясущейся рукой по лицу и дернул себя за нижнюю губу. Саймон после недоброго взгляда на Гонта посмотрел на Квестинга.

Актер приблизился к финалу своего короткого, потрясающего монолога. Дикон подумал, что его патрон является единственным ныне живущим артистом, который может увлечь слушателей Шекспиром в полдень на веранде курорта с термическими источниками. Причем он не шокирует окружающих, а вызывает в душе каждого какую-то леденящую дрожь, заставляет их думать о смерти.

Квестинг откашлялся и разразился громкими аплодисментами, стуча трубкой Фоллса по стойке веранды.

— Отлично, отлично, отлично! — воскликнул он. — Ну разве это не высокоинтеллектуальная игра?! Великолепное чтение, мистер Фоллс, не правда ли?

— Кажется, это моя трубка, — вежливо произнес тот в ответ. — Спасибо. — Затем он повернулся к Гонту и продолжил: — Конечно, вы можете заложить агностицизм в это строки, чтобы вскрыть характер персонажа, и противопоставить их сотням других, достаточно ортодоксальных, но, по моему мнению…